Читать книгу "Затерянный поезд - Марсель Аллен"

На нем был великолепный дипломатический мундир, украшенный высшей наградой королевства Гессе-Веймара – «Серебряным Леопардом», планка которого была усыпана алмазами.

Князь почтительно поклонился тем, кто должен был решать его судьбу, и сел в кресло красного бархата с золотыми позументами как раз напротив бургграфа Рунг-Касселя, совершенно утонувшего в своем кресле и более походившего на человеческую руину.

Начался допрос, вести который было поручено королевскому камергеру господину Эрику фон Кампфену.

Бесцветным и робким голосом он задавал князю Владимиру бесконечные и никчемные вопросы, на которые тот отвечал непринужденно и с завидным изяществом.

У обвиняемого спросили имя, возраст, титулы, местопроживание – все то, что было известно всем и ни у кого не вызывало сомнений.

Наконец дело дошло и до событий, послуживших причиной созыва верховного суда, не собиравшегося в течение ста пятидесяти лет и теперь останавливавшегося на каждом шагу, так как процедура его была основательно забыта и приходилось то и дело лезть в старинные книги и выискивать надлежащие слова и жесты, чтобы – не дай Бог! – не совершить какой-нибудь бестактности или оплошности.

Королевский камергер, исполнявший, по сути, те функции, которые во Франции возложены на нотариуса, начал задавать князю вопросы.

– Скажите, пожалуйста, какова была цель вашей поездки из Глотцбурга в Англию?

Тот ответствовал:

– Правительством мне было поручено передать пять миллионов специальному посланнику Англии сэру Гаррисону.

– Какова была цель этого платежа?

– Покупка Гессе-Веймаром острова в Тихом океане, принадлежавшего британской короне.

– Почему этот платеж совершался в Антверпене?

– Была забастовка моряков, она нас задержала. Дело в том, что существовала дата, после которой началось бы начисление процентов. В силу этого я должен был вручить деньги английскому правительству точно в назначенный срок. Впрочем, сэр Гаррисон дал мне расписку.

– Совершенно верно, – подтвердил королевский камергер, – расписка за переданную английскому правительству сумму была обнаружена бельгийской полицией на месте трагедии, на набережной Шельды.

Королевский камергер обернулся в сторону председательствовавшего бургграфа, как бы спрашивая совета у дуайена королевства; но тот блаженно улыбался, заведя глаза к потолку и играя дрожащими пальцами с ручкой, из которой было вынуто перо, чтобы бедный старик ненароком не поранился, поскольку явно не давал себе отчета в том, что вообще делал.

По залу пролетел шепоток; тогда, возобновляя допрос, фон Кампфен сказал:

– Князь, народная молва и прочие россказни, которым государство не может доверять, не имея доказательств, представляют дело так, будто ваше высочество причастно к загадочной кончине сэра Гаррисона и будто бы вы располагаете определенными сведениями о трагической гибели посланца английского правительства…

Более деликатно сказать князю Владимиру, что он обвинялся в убийстве, было невозможно.

Наступал решительный момент: ответы князя дали бы каждому возможность составить свое мнение о совершившемся. Внимание присутствовавших возросло до предела.

Однако прекрасно владевший собой князь Владимир спокойно заявил:

– Вот как все происходило: пообедав в ресторане, мы с сэром Гаррисоном решили прогуляться по набережной Шельды прежде, чем отправиться в отель, где остановились. При сэре Гаррисоне были те пять миллионов, что я ему вручил в обмен на расписку. Мы шли на некотором расстоянии друг от друга по совершенно пустой набережной… Вдруг я услыхал крик и одновременно – выстрел! Узнав голос сэра Гаррисона, я бросился к нему, но тут передо мной возник темнолицый детина с револьвером в руке. Незнакомец кинулся мне наперерез и нанес удар такой страшной силы, что я потерял сознание и рухнул. Я упал между двух тюков и пролежал так, вероятно, час или два. Этот человек и был, как я полагаю, убийцей сэра Гаррисона. Я же избежал смерти только чудом!

Заявление князя Владимира произвело посредственное впечатление – все ожидали рассказа более подробного и конкретного. У чувствовавшего себя, как на пытке, фон Кампфена не было никакого желания продолжать этот затянувшийся допрос, и он с тоской поглядывал на старого бургграфа Рунг-Касселя. Но председатель был совершенно безразличен к происходившему и развлекался тем, что вылил содержимое чернильницы на стол и, макая пальцы в чернила, что-то рисовал на листах бумаги, лежавших перед его носом.

Отчаявшись получить хоть какие-нибудь указания, фон Кампфен вновь обратился к князю Владимиру:

– Князь, не могли бы вы нам сказать, что стало с вашей сиятельной персоной и почему вы не поставили антверпенские власти в известность о том, что живы?

Князь кивнул головой:

– Я скажу почему… Узнав, что полиция Антверпена сочла меня погибшим, я решил не сообщать, что жив. И вот почему: в тот момент я поставил себе целью тайно, но чрезвычайно активно, предпринять поиски того, кто учинил это гнусное злодейство, того, кто не только поверг в траур самые родовитые семьи Англии, но и лишил меня преданного друга. Именно по этой причине я как бы исчез.

Помолчав, он продолжил:

– Я уже рассказывал его королевскому величеству, сколь разнообразны были способы, использованные мною для сокрытия своей личности. В течение целой недели, рискуя жизнью, я выдавал себя за простого бельгийского барона, а затем даже за конюха. Притворившись влюбленным в наездницу одного цирка, я искал в его труппе возникшего передо мной в момент совершения преступления злодея, подозревать которого имел все основания.

– Вы обнаружили этого человека?

– Да, – сказал князь Владимир голосом взволнованным, но ясным.

Это заявление вызвало в толпе волну одобрения.

Чувствуя поддержку публики, допрашивавший спросил:

– Вы можете назвать его имя?

– Разумеется! – ответил князь. – Перед Богом и людьми я могу поклясться, что этим человеком, поднявшим руку и на меня, был не кто иной, как укротитель хищников, служивший в цирке Барзюма и носивший имя Жерара!

Заявление было столь же категорическим, сколь и неожиданным, вызвав неодинаковую реакцию у присутствовавших. Если со стороны возвышения, на котором восседали высшие придворные, послышались оглушительные аплодисменты в знак одобрения слов князя, то по тесным рядам простого народа прокатилась волна скептического ропота.

Раздался чей-то задиристый возглас:

– Надо бы это доказать!

Найти того, кто дерзнул поставить под сомнение заявления князя, не удалось.

Напрасно суетились стражники, пытаясь разглядеть наглеца в толпе. Она не спешила выдавать того, кто выражал ее мнение.