Читать книгу "Ловушка для птиц - Виктория Платова"

– Он у нее под каблуком, – неожиданно заявила Венера.

– Кто? У кого?

– Парень-художник. Караев. Под каблуком у сучки с прической. Полностью от нее зависит и каждую секунду в рот заглядывает.

– Почему вы сделали такой вывод? Они о чем-то разговаривали?

– И говорить не нужно. Это видно невооруженным взглядом. И я такие вещи на раз просекаю. Знаю этот типаж мужиков-инфантилов. Он как раз и был таким, этот Иван. Хотя художник – загляденье, не спорю. А, вот еще что… На любовников они не походили, если вам это интересно.

– Мне интересно. А на кого походили?

– Не знаю. Вариантов масса. Самых эм-ммм… спорных.

Беседа обещала быть познавательной, и Брагин обязательно продолжил бы ее, если бы не телефонный звонок. Звонил уже почти забытый Сергеем Валентиновичем Телятников; тот самый, кому удалось так изящно сбагрить Брагину дело Ерского.

– Прокуратура Невского района беспокоит, – хохотнула трубка. – Следователь Телятников. Узнаешь, Валентиныч?

– Теперь узнаю, – без всякого энтузиазма ответил Брагин.

– Тут вот какое дело. Нашего участкового с Коллонтай помнишь? Старлея Степанцова?

Брагину потребовалось несколько мгновений, чтобы восстановить в памяти образ престарелого, вечно грустного французского бульдога, на которого был неуловимо похож Степанцов.

– Ну. Помню.

– Он там что-то нарыл. Какого-то свидетеля ценного по вашему делу. Мне доложился, а я уж тебе. В общем, ждет тебя старший лейтенант.

– На Коллонтай? – уточнил Брагин.

– В том-то и дело. Ждет он тебя в Александровской больнице, на проспекте Солидарности, 4. И тебе нужно поторопиться.

– Еду.

* * *

…До проспекта Солидарности можно было добраться несколькими путями, и Брагин выбрал, на его взгляд, самый оптимальный: по набережным, мимо мостов, с поворотом к Ладожскому вокзалу, а там и Дворец спорта, а от Дворца спорта до Александровской больницы рукой подать. По всему выходило, что дорога больше сорока – сорока пяти минут не займет, но на Заневском проспекте Сергей Валентинович попал в неожиданно гигантскую для этого времени и места пробку. И вот уже пятнадцать минут мертво стоял в общей веренице таких же бедолаг.

В отличие от большинства людей Брагин на пробки особо не обижался, считая их таким же стихийным бедствием, как торнадо или цунами. И то – некоторые, особо прыткие, цунами можно и не пережить, а в пробках выживают все без исключения. И даже могут достаточно комфортно существовать, необходимо просто найти занятие по душе.

Брагин в пробках думал.

О том, о чем не было времени и желания подумать при других обстоятельствах. Эти дорожные мысли Сергея Валентиновича напоминали слоеный пирог, столько в них было набито разного. Иногда – несовместимого, почти всегда – грустного и горького. Но это была привычная горечь и светлая грусть. В основном Брагин размышлял о Кате, но в самое последнее время фаворит сменился. И это была не женщина. Не Дарья Ратманова. И не Иван Караев, чье убийство повесилось хомутом на привычно вытянутую брагинскую шею. В связи с Караевым Паша Однолет даже вспомнил о некоем менеджере Софье Гололобовой. Гололобова утверждала, что между Иваном и неизвестным произошла стычка у ресторана «Барашки», свидетельницей которой она была. Но, стоило только Паше поднажать на театральную фефёлу, как выяснилось, что ничего похожего и близко не случалось. Гололобова возвела на Ивана напраслину, и все из-за того, что он отвратительно изобразил Софью в своей книге комиксов. Этот комикс ей прислали заказным письмом по почте, и кто это сделал – неясно. Наверняка сам автор.

А по-настоящему Брагина волновал Филипп Ерский.

Вот уже пару дней Сергей Валентинович изучал дневник Ерского, обнаруженный в сейфе, в его пентхаусе. Ни денег, ни ценностей, ни каких-либо документов там не нашлось. Только толстая тетрадь, на четверть исписанная ровным и четким почерком (это и был дневник), и пожелтевшая нотная партитура в специальной папке.

Собственно, и под термин «дневник» записи Ерского подходили весьма приблизительно. Брагин до сих пор не определился в жанре этих записок – исповедь? хроники? Или попытка изгнать собственных демонов? Или попытка с ними договориться? Поначалу эпистолярные потуги скрипача показались Сергею Валентиновичу дурной беллетристикой. В ней присутствовало некоторое количество персонажей, претенциозно названных N. NN. W. и прочими буквами английского алфавита. И лишь единственный человек был назван в дневнике подобием имени, и имя это было – Шаман. Вокруг него строилась вселенная рукописного Ерского, довольно мрачная, если судить по записям. Исполненная зловещей темноты, в которой можно спрятать все что угодно – от трупов до дурных воспоминаний. И лишь там, где появлялся Шаман, мрак съеживался и отступал, пусть и ненадолго. А вся история Филиппа (если только это была его подлинная история) была историей следования за Шаманом. Только так Ерский мог найти успокоение. Только так.

Дневниковое существование Шамана косвенно подтверждало факты, которые Лера Гаврикова собрала в Сибири: Шломо Фунтов, или Сайракан, или Иван Иванов сыграл не последнюю роль в превращении монструозного подростка Филиппа Ерского в скрипичного гения, так или иначе встроенного в социум.

А вот что ждет Брагина в Александровской больнице?

Старший лейтенант Степанцов.

Степанцов отирался у центрального входа в вестибюль больницы, опасаясь, как видно, пропустить следователя. Брагин сразу же узнал эту слегка согбенную унылую фигуру, как будто Степанцов извинялся за все и сразу: и за то, что в сорок пять все еще старший лейтенант, и за взятки в правоохранительных органах, и за оборотней в погонях, и за неважную раскрываемость уличных преступлений, хотя в последние несколько лет кривая раскрываемости медленно, но решительно ползла вверх.

Завидев Брагина, Степанцов погрустнел еще больше.

– Здравствуйте, товарищ Брагин, – затряс он щеками, и Брагин снова подумал о холодце.

– Приветствую, товарищ Степанцов. Говорят, вы обнаружили ценного свидетеля по нашему делу.

– Мне бы раньше его обнаружить… Было бы лучше.

– С другой стороны, лучше позже, чем никогда?

– С другой – да, – помолчав, согласился участковый.

– Ну, и где ваш свидетель?

– Тут такое дело… У этой истории предыстория имеется. Идемте, я вам по дороге расскажу.

Очевидно персонал был уже предупрежден: Брагина и Степанцова беспрепятственно пустили на территорию больницы, и они проследовали в реанимационное отделение. Возле одной из дверей которого и остановились, потому что Степанцову крайне важно было поведать «предысторию истории». Для этого участковый даже вооружился блокнотом и время от времени сверялся с записями в нем.

– Труп был найден в квартире № 1523 вашим сотрудником Однолетом Павлом, все верно?