Читать книгу "Однажды звездной ночью - Елена Арсеньева"

– Погоди, не лезь. А ты, – это адресовалось к Александру, – договаривай, раз начал! Эльвира и Марина? Марина? Наша Марина? Она сестра этой цыганки? Так вот куда ты подбираешься… Она, говоришь, в сговоре с Бушуевым была? А жизнь мне спасала – для отвода глаз?

– Нет, не для отвода, – запальчиво возразил Александр. – Она просто не смогла видеть, как вы умираете. Эльвира хотела этого, да, Марина сначала ее слушалась, но потом решила, что вы… Словом, она вам нечто другое приуготовила. Мне трудно установить, какую роль в перемене ее взглядов сыграл Бушуев, может быть, он тоже считал, что раз из-за вас его жизнь покалечена, то и вас надо не прикончить, а покалечить, но только…

– Врешь ты все! – с торжеством выкрикнул вдруг Манихин. – Врешь, нагло врешь! Маринку оговорить вздумал? Не выйдет! Я точно знаю, что ты врешь, и сейчас это докажу. Заладил: Бушуев, Бушуев, привет от Бушуева, они в сговоре с Бушуевым! Да никто не может быть в сговоре с Бушуевым! Нету никакого Бушуева, понял? Нету! Он уже двадцать лет как в земле гниет! Сгнил давно!

ИЮНЬ 1980 ГОДА, ЗАМАНИХА

– Где деньги? Ну? – хрипло спросил Бушуев. – А не скажешь, Петро, тогда прощайся с жизнью. Раз… два… Говори… Ну, стреляю. Три!

Грянул выстрел.

– В протоке! На Заманихе! Там, где мы с тобой однажды рыбачили! В старом зимовье, под порогом! – выкрикнул Петр, уже понимая, что опоздал, безнадежно опоздал, что он уже убит, он уже умер, надо было признаться мгновением раньше, а теперь обезумевший Ванька прикончил его…

Выкрикнул – и проснулся.

Свет резко ударил в лицо – он зажмурился, закрылся ладонями, едва дыша от пережитого ужаса. С него лило: он чувствовал, как пот обильно выделяется из пор, и ощущал запах этого пота – острый, какой-то звериный.

Все еще сидя с закрытыми глазами, поднял подушку, утер лицо. Уронил подушку и начал медленно, недоверчиво ощупывать свои плечи, руки, грудь, с трудом удостоверяясь, что жив, что может двигаться, шевелиться, поворачивать голову, а этого, конечно, быть не могло, если бы Бушуев его застрелил. Постепенно возвращалось обоняние: он почуял запах пороховой гари, потом обжигающий глаза свет переместился несколько в сторону, и веки Петра перестало жечь, будто огнем. Он попытался открыть глаза; сначала ничего не видел, перед ними только искры мельтешили, потом проступили очертания какой-то фигуры: мужской фигуры. И на мгновение Петр поверил, что это продолжается сон – ведь перед ним стоял не кто иной, как Бушуев, в руке он держал револьвер, из ствола которого кисловато пахло порохом.

– Вот так, Петро, – будничным тоном, как бы даже устало промолвил Бушуев. – Я же говорил, что это ты взял сберкассу, а ты отнекивался: не я да не я! Нехорошо, брат!

И укоризненно покачал головой, словно приглашая Петра разделить с ним это негодование.

– Бушуев? – выхрипел Петр, все еще не веря своим глазам. – Ты… но как же? Ты же уехал!

– Уехал. Но недалеко уехал. Вернулся, как видишь. Тайно, тихо. Мне ведь никто не верил, помощников у меня нет. Вот я сам к тебе пришел и на пушку взял. – Он, словно ковбой в кино, дунул в ствол револьвера. – Вот на эту пушку! И ты мне все сказал.

– А что я сказал? – с усилием пытался сосредоточиться Петр, у которого вдруг начали какие-то молоточки в голове бить.

– Ты сказал, где деньги. Больше мне ничего не надо. Понимаешь? Мне плевать, если опять будут считать, что я действую незаконно. Мне теперь на все плевать, понял? Восстановят, не восстановят в милиции – даже это не важно. Анюта возненавидит – да пускай! Главное было – тебя поймать. И я поймал.

– Поймал… – вяло повторил Петр, вряд ли отдавая себя отчет в том, что и кому говорит. – Поймал. Ты хитрый… Ну ты и хитрый оказался!

– Есть такое дело. Ну и ты хитрый, Петро, – с гордостью отозвался Бушуев. Понятно было, что он не самим Манихиным гордится, а собой – что смог такого хитреца перехитрить, ведь победа над столь сильным и опасным противником как бы возвышала оперативника Бушуева в собственных глазах. Это вам не какого-нибудь алкаша захомутать, который пивной ларек обчистил. Это, может, преступление века!

Манихин вспомнил, как гордился собой, своими изощренными планами, своей способностью действовать вроде бы вопреки всякой логике, чтобы оставить следствие в состоянии полного ступора и неразберихи, и почувствовал, что понимает Бушуева. Им обоим было сейчас чем гордиться, однако если гордости, вернее, гордыне Петра Манихина пришел конец, то триумф Бушуева только начинался.

– Я где-то читал, как у одного мужика вот так же память пропавшую пробудили, – сказал Бушуев, продолжая держать Петра под прицелом и медленно пятясь к тумбочке, на которой стоял телефон. – Его по башке стукнуло, он и забыл, кто он и что он. Имя, адрес, детей, жену… Все забыл! Тогда доктор подкрался к нему к спящему, выстрелил над ухом и как заорет: «Как тебя зовут?!» Он с перепугу подскочил и заорал: «Так-то и так-то!» И разом все вспомнил – все про себя, что раньше забыл. А доктор сказал, что он это раньше как бы сам от себя скрывал, а теперь скрывать перестал. Он – от себя, а ты – от меня, – понимаешь? – по-свойски объяснял Бушуев, поднимая левой рукой (в правой он держал револьвер) трубку, поднося ее к уху и досадливо хмурясь. – Что-то связи нет. Или у тебя телефон на блокираторе?

– Да, – пробормотал Петр, слабо соображая, что говорит.

До него только сейчас начал доходить смысл случившегося – вернее, бессмысленность. Он столько усилий приложил, чтобы запутать следствие вообще и Бушуева в частности, он наизнанку ради этого вывернулся, он старался как черт – и теперь все прахом пошло из-за того, что этот сыскной пес Бушуев выпалил у него над ухом из револьвера. Все, все пошло прахом из-за каких-то рефлексов, так не вовремя сработавших! Все было напрасно, все его усилия, вся гордость собой, все мечты, которые шуршали в его руках!.. Он уже было взмыл в небеса, но Бушуев затаился в кустах и подло, предательски сбил его на взлете, в ту минуту, когда он поверил, что все получилось!

Подло. Предательски…

Если бы кто-то сейчас спросил Петра, в чем именно заключается предательство Бушуева, он, наверное, не смог бы толком ответить. Наверное, в том, что Ванька все время попадался во все расставленные Манихиным ловушки, упирался во все захлопнутые им двери, полной ложкой хлебал все подстроенные им неприятности (даже в драке Манихин сумел подставиться ему так, что не Ванька, получилось, его с ног свалил, а он Ваньку – с должности), – попадался, попадался, а теперь вдруг перестал. Обошел Петра на вороных! Обставил, обставил, и теперь он будет наслаждаться славой, почестями, а Манихин отправится в тюрягу, откуда он уже не выйдет никогда. Определенно его поставят к стенке. Или дадут двадцать пять лет. А это считай, что жизнь кончена. Если он даже выйдет, то стариком. И Анюта его не узнает при встрече!

Анюта небось Ваньке теперь достанется. Красавица, слава, деньги – все его будет! Как в книжках! И все ему простится, ведь победителей не судят.