Читать книгу "Вещные истины - Рута Шейл"

– А вот Домовой на вашем месте поступил бы правильно, – говорю я, и на пергаментно-бледной коже министерия проступают два алых пятна. – Он остался бы верен долгу.

– Я только пытался жить, как обычный…

– Вы не имели права.

Страшная усталость кружит мне голову и сбивает с мыслей. От вида зажженных свечей нестерпимо щиплет веки.

Больше всего на свете я желаю, чтобы он перестал на меня смотреть – отвернулся бы, испарился, сдох, а тут еще Бесков возвращает бумагу с учтивым полупоклоном, который так хорошо ему удается.

– Похоже, все верно. Господин Апостол завещал «Даму с единорогом» господину Гиндису, и хотя подлинность бумаги еще требуется доказать, а срока давности никто не отменял, я согласен признать, что эта бесценная вещица – ваша.

Он намеренно тянет паузу – мне-то это прекрасно знакомо, а вот Гиндис робко улыбается и явно успевает поверить в то, что недоразумение разрешилось к обоюдному согласию сторон.

Как бы не так.

– Пользуясь правом министерия, – продолжает Бесков, – вы покинули дом, в котором проживали вместе с господином Апостолом до того, как он стал покойным господином Апостолом.

Гиндис по-прежнему не понимает, а я уже начинаю и готова эхом вторить каждому сказанному слову.

– Но прежде чем уйти, вы обрекли всех его жителей на медленное мучительное безумие с неизбежным самоубийством в финале.

Он вычитал это в моей голове.

– Жертвами ваших формул в разное время стали двадцать пять человек. – А вот этого я не знала. – Министерий Гиндис виновен и должен быть казнен. Приговор привести в исполнение немедленно, – договаривает он буднично, без прежней торжествующей интонации, и протягивает руку, словно желая скрепить уговор.

– Нет, – говорит Гиндис. – Нет, – повторяет он и пятится куда-то в темноту, где нет и не может быть выхода, а только стена, в которую он неизбежно упирается, но продолжает твердить: – Нет. Нет. Нет. – До тех пор пока его крик не заполняет этот колодец до самого верха; крика становится так много, что мы в нем утопаем; он вот-вот выплеснется через край – унесется к небу, впитается в землю, превратит в крик все, к чему прикоснется.

Простите меня. Это я не имела права. Простите.

Сквозь завесу звенящих «нет» я вижу, как откуда-то сбоку появляется Тимур. Как стремительно и красиво он движется, как легко опрокидывает Бескова и заносит кулак для удара, но отчего-то застывает, будто тоже увязнув в сыпучей зыбкости «нет», а еще – будто протягивая упавшему руку помощи. Они смотрят друг на друга всего лишь несколько мгновений – и меняются местами.

Тимур, непобедимый воин степей, молчаливый Тимур, Тимур, который пришел на помощь, как только его попросили. Тимур…

Смерть застала его врасплох, оказалась быстрее, он только и успел, что удивиться, и это удивление навсегда отразилось в его глазах и осталось там, под тонкой кожей век, которые я опускаю.

– Вставай, – похлопыванием по плечу подгоняет меня Бесков. – Давай-давай. Некогда сидеть. Герман, сделай что-нибудь. Ну врежь ей, что ли.

– Макс…

– Да шутка, шутка. Давайте, ребята. Отлично поработали. А теперь встали и вперед. Ну же, двигайте.

Но Тимур снова и снова оглядывается на меня с водительского кресла, хитро подмигивает черным глазом и прибавляет громкость музыки, и оглядывается, и подмигивает, и жмет на газ.

* * *

Гемокоагуляция. Чье это словечко? Германа? Нет, Бескова. А Эрих сказал – «кровь закипает в жилах», но это не так, теперь я знаю точно. Она сворачивается, как яичный белок на раскаленной сковороде. И цвет кожи тогда становится…

Я быстро отодвигаю тарелку – запах еды вызывает желание вывернуться наизнанку.

– Хотя бы воды попей, нельзя же так. – Амина бросает мне пластиковую бутылку. Я не пытаюсь поймать, и она приземляется на покрывало. К черту все это. К черту.

– Он не мучился, – говорю я. По красивому лицу Амины пробегает едва заметная судорога. – Уезжайте отсюда. Садитесь в автобус и… Ты ведь можешь уговорить всех этих ребят!

– Думаю, не выйдет. – Она отворачивается к окну и сникает.

– Если из-за Эриха, то…

– Нет. После того как вы вернулись в замок, я столкнулась с Бесковым – он ничего не объяснил, просто пролетел мимо, и я помчалась на стоянку, чтобы разыскать Тимура, и… Не смогла.

– Не смогла его найти?

– Не смогла спуститься! – вскрикивает она. Смысл слов доходит до меня подобно далекому мерцанию в конце тоннеля. – Эти рейсте у нас на ладонях, эти… ключи – они причиняют страшную боль. Мы покинем замок, только если отпилим себе кисти рук!

Ключи…

Я разжимаю пальцы. На коже влажно поблескивают капельки пота. Знаки побледнели, но все еще различимы, и едва ли среди нас найдется хоть кто-то, кто избавился от них окончательно. Все это время меня, как и остальных, не покидала боязнь однажды остаться за порогом Убежища. Не успеть вскочить на ковчег, когда начнется великий потоп. И вот первые тяжелые капли дождя барабанят по стенам и полу, потому что снаружи по-прежнему ясно – все грешники здесь и готовы к смерти. Впрочем, есть еще один выход – тот, который приготовил для нас Бесков. В Тысячелетний Рейх.

– Черта с два, – цежу я сквозь зубы. – Без Листа этот ящик Пандоры не вскрыть.

– Еся, – говорит Амина и глядит на меня так, что мне совсем не хочется, чтобы она продолжала. – Еся, ты разве не поняла? Ему больше не нужен Лист. Он сам напишет десятки таких листов. Он – наш новый министерий…

И «наш», и «новый», и «министерий» рассыпаются гораздо быстрее, чем я успеваю собрать их в некое подобие осмысленной фразы.

Немой рыцарь падает и погибает в муках, дьявол раскатисто хохочет над его трупом, сжимая в огромной лапе все пятнадцать бусин.

– Где он?

– Внизу, вместе с остальными. Там чистое безумие…

Только теперь я понимаю, о чем говорит Амина – отзвуки этого «безумия» слышны и здесь, будто прямо под полом пробудился и бьет хвостом в каменные стены замка разъяренный и страшно голодный дракон.

Распахнув деревянный ларец с костюмом, я решительно достаю из него мантию судьи Кляйна и накидываю ее на плечи. Маска остается внутри – я хочу, чтобы Бесков видел мое лицо. Чтобы все его видели.

– Прости меня за обыск.

Этот шепот так тих, что его с легкостью можно спутать с шелестом ткани, или мышиной возней, или веткой, скребущейся в стекло в недолгие секунды затишья – дракон вовсе не теряет силы, он расправляет легкие, чтобы выдохнуть вдвое жарче прежнего, но тем более звенящей кажется тишина в перерывах между взрывами грохота, от которого вибрирует каждый камень.

– Обыск?

– Глупее не придумаешь… Разумеется, я не собиралась ничего у тебя брать.