Читать книгу "Друиды Русского Севера - Евгений Лазарев"

Возможно, поздняя трансформация этого мифологического образа отражает какие-то его особенности, отсутствующие в его лексических коррелятах, но содержащиеся в его более широком контексте, в исторической ретроспективе. Ведь божественная птица Саэна уже в протоарийскую эпоху была далеко не главным мифологическим персонажем и не играла заметной роли ни в пантеоне богов, ни в их культе. Так не является ли этот образ наследием более древней эпохи — реликтом веры в Богиню-Созидательницу в птичьей ипостаси?

Предположение весьма правдоподобное. Во всяком случае, в его свете получают разумное объяснение и очевидная схожесть божественной Птицы-Матери йезидов с Саэной-Симург, и курдское истолкование Саэны как Птицы с материнской грудью: вторичная этимологизация в данном случае могла использоваться как дополнительное подтверждение материнского аспекта этого образа, о чем курды — хранители многих очень древних традиций — в свое время знали как о догмате веры. Возможно, аналогичная ситуация имеет место и с суфийским образом тридцати птиц. Этот образ, несомненно, причастен сакральной математике различных духовных традиций. Распространенная формула «30 + 1» в религиях и фольклоре (вспомним, например, Плерому тридцати Эонов в позднеантичном гностицизме), формула инициатическая, нашла отражение и в исконной русской культуре.

Былинно-песенный мотив тридцати плывущих кораблей и тридцать первого, Сокол-корабля, в принципе сопоставим с суфийским паломничеством птиц-душ к царственной птице Симург. Можно упомянуть и сказочный русский образ Зари-Заряницы, тридцати братьев сестры: в рамках полярной теории антропогенеза этот образ убедительно истолковывается как напоминание о полярной заре, в течение месяца обходящей горизонт перед восходом Солнца (согласно выкладкам Б. Г. Тилака). В тысячелетней, доиндоевропейской, ностратической ретроспекции забытого палеогнозиса эта числовая формула может выражать, в частности, идею целостности, полноты, Плеромы, связанной с образом Великой Богини и взыскующих ее адептов.

По-видимому, ипостасью этого же образа был и палеоевропейский лик миротворящей Лебеди, рождающей Солнце, — той, кому молились предки карело-финских рунопевцев и священнослужители винчанской цивилизации гиперборейского Подунавья, той, кого неведомый палеолитический художник запечатлел в пещерном храме Ласко как Птицу на вершине Древа. Именно ее чтили и предки нынешних алтайских народов как богиню Умай (Ымай, Май и т. д.), — имя, известное вплоть до палеоазиатского Северо-Востока Евразии. В хакасском шаманском песнопении так говорится о Белой Ымай:

Превратившись в белую птичку, (…) Ты спустилась на крону богатой березы, Имеющей золотые листья!..

Это имя в древнетюркской мифологии сближают с иранской птицей Хомай (Хумаюн), но позднее заимствование из иранской культуры древнего образа Птицы-Матери справедливо расценивается как маловероятное: он слишком органичен для всей исходной палеоарктической традиции. Ведь и в Иране Хомай, согласно «Шах-наме», аналогична птице Симург, со всеми ассоциациями, упомянутыми выше. Хомай изображали на вершине райского Древа, от которого текут четыре потока воды, тем самым включая ее в тот же круг полярного символизма Центра Мира, каковому принадлежит и авестийская птица Саэна.

Определим возможный ностратический контекст теонима Симург — Сэнмурв — Саэна мэрэго. При этом, естественно, желательно учитывать оттенки смысла обоих корней не порознь, а в сочетании друг с другом.

Собственно говоря, авестийское mərəγo— (mərəγa-), находя соответствие в древнеиндийском mŗgб-, дикий зверь, газель, проецируется, согласно этимологической базе «Вавилонской Башни», лишь на протоиндоевропейский уровень: *melgw-, разновидность птицы; прямых ностратических истоков у этой словоформы в ее буквальном значении не обнаруживается. Однако, если допустить, в соответствии со сформулированным в этой книге матричным методом, что на протяжении тысячелетий происходило смещение смыслов по взаимосвязанным «осям» семантической матрицы, отображающей культ Великой Богини в ее птичьей ипостаси, то таковые истоки обозначаются в избытке. И не ностратические даже, а борейские, еще более древние. Для этого, впрочем, надо допустить, что в гипотетической изначальной консонантной структуре MRG— (MRK-) формант — G— (-K-) представляет собой суффикс, но в ностратике такие случаи засвидетельствованы.

В соответствии с глобальными этимологиями С. А. Старостина, в борейском языке была лексема MVRKV со значением рог, корень, с ностратическими, афразийскими и синокавказскими дериватами; можно допустить, что этот термин как-то связан с очень архаичными минойскими «рогатыми» святилищами Великой Богини, с символом ее «рогатого» престола. В ностратическом праязыке, кстати, соответствующая словоформа выглядит как *mVrgV, что весьма близко к исследуемому корню в имени птицы Симург.

Исключая из этого имени вышеупомянутый древний суффикс, получаем богатейший спектр значений. Ностратическое *mVrV, завершенный, полный (с индоевропейскими, алтайскими и дравидийскими дериватами) удивительно точно коррелирует с суфийским образом птицы Симург, где она выражает идею всей совокупности птиц-душ, их полноты (Плеромы?). Еще дальше в глубину тысячелетий уходят реконструированные в форме MVRV борейские семантемы. Эта форма передает и понятие хороший, новый, и глагол умирать: корреляция с религией Великой Богини, которая властна и над жизнью (потому она — хорошая, благая), и над смертью, поскольку принимает в свое лоно души усопших, чтобы они возродились вновь. Борейское MVRV означает и кровлю, жилище (софийный образ, идея покрова?); передает понятие ходьбы, движения, а также скручивания, изгибания. Есть в спектре значений этой лексемы и жир, мазь, и название неидентифицируемого копытного.

В ностратическом лексиконе (без выхода на борейскую праоснову) есть еще два важных коррелята исследуемому корню: *merV в значении сиять и *marV, дерево. Причастность первого аналога реконструируемой матрице очевидна; второй же из них в принципе может быть сопоставлен с символом Мирового Древа, полярной Оси Мира. Но в таком случае и образ Богини-Птицы на вершине Древа встраивается в ту же цепочку родственных символов!

Что касается первого из корней в имени птицы Симург, то и ему находится в «Вавилонской Башне» борейский прототип, в узнаваемой форме сохранившийся и в русском языке: CVNV, синий; в более поздних дериватах также зеленый, светлый (ностратическое *swVNV, синокавказское *śVŋV). Тогда Симург, ретроспективно, — «Синяя Птица»? Или, с учетом приведенных выше коррелятов, «Светло-сиянная»? Или «Сияющее (Синее?) Древо»? А может быть, «Путь Сияния», или «Сияющий Кругооборот» — круговращение полярной зари, по Тилаку?

Все это позволяет увидеть в ином свете и тот образ, с которого мы начали это исследование. Изначальная Божественная Птица йезидов предстает не как вторичный мифологический персонаж, а как Великая Богиня, создавшая мир и дарующая людям откровение святых истин. Может быть, и Малаки Таус (Malek Taus, Melek Tawus и т. д.), «Ангел Павлин», один из важнейших образов йезидской мифологии, — это отголосок того же древнего верования? Не случайно у современных йезидов о Малаки Таус порой говорят в женском роде. В Священном Писании йезидов есть «Книга Откровения», где о божественных тайнах говорит непосредственно Ангел Павлин. Так, может быть, этот текст нужно читать от имени Великой Богини палеолита?