Читать книгу "Рассекающий поле - Владимир Козлов"

– Это те, которые сидят дома и телевизоры смотрят? Там сейчас много интересного.

– Да мать-перемать! Если бы Великую Отечественную войну по телевизору показывали, мы бы ее не выиграли!

– Слава, не матерись!

– Но нас же не мать-перемать. Сейчас время выкапывать обрезы. На улице поинтереснее будет.

– То братвы боялись, теперь друг друга будем бояться.

– Вам только дай повод! – всплеснула руками мама Павлика.

– Вообще-то, мама, повод такой – нормальный, – как-то неожиданно сформулировал сам Павлик.

– А как они смотрят на нас! Иногда же просто выводит! – Славик как будто набрел на богатую жилу и стал ее быстро разрабатывать. – Месяц назад я сижу после работы с товарищем, взяли по бокалу пива. Заходят двое вразвалку. Они на меня сразу – зырк. А я уже под мухой и говорю ему сразу: а ну иди сюда. Он так же вальяжно подходит. Ты, говорю, вообще знаешь, где находишься? Он мне: чё ты хочешь? Я говорю: повторяю вопрос: ты знаешь, где находишься? Знаю, отвечает. А я думаю, что нет, отвечаю. Ты находишься, говорю, в российском городе, я повторяю: городе. А так смотреть, как ты на людей смотришь, будешь у себя в деревне, ты меня понял? Как смотреть, спрашивает. Отвечаю: как на говно. Ты мне что, хочешь сказать, что я похож на говно? Нет, говорит. А я, может быть, и похож на говно, продолжаю я, но скажи мне, говорю, брат, ты, мать-перемать, кто такой, чтобы судить, говно я или нет?! Ты кто тут такой?! И – бокал об стену. И клянусь, я бы их убил, если бы хоть кто-то дернулся. Но они же сразу секут: а-а, братан, без обид… Не будет, говорю, никаких обид, если ты будешь помнить, где находишься.

– Правильно сказал, они вообще берегов не видят.

– Только вот дом, возможно, взорвали такие же, как мы с вами, – сказал я.

И на минуту повисло молчание. Он смотрел на меня, и как будто что-то у него не сходилось. Вроде башка почти бритая, на вид серьезный человек, а говорит, как будто и не он.

– Не такие же, – наконец сердито выдавил Славик.

– А как отличишь?

– По роже.

– Вот именно. А рожа может быть любой. А в башку им вообще никогда никто не заглядывал, – я чего-то завелся. – И не только им, но и мне! Ты знаешь, что у меня в башке? Что там за решения вызревают? Никто этого не знает и знать не хочет. А все принципиальные решения принимаются там. И что-то в некоторых головах, похоже, пошло не так.

– Какие-то наивные рассуждения, Сева, – почти ласково сказал Славик. – Ты, наверное, не совсем понимаешь, что такое организованная преступность. Там нет таких рассуждений.

– Понятно, что если ты по уши там, то их уже нет. Но момент, когда ты решаешь, на чьей ты стороне, с кем ты, всегда есть. И я думаю, что людям просто нечем сопротивляться этой заразе. Причем в голове нечем. Они не чувствуют, не верят, не видят никакой другой реальной силы.

– А ты видишь?

– Я только знаю, что за меня никто не подумает и ничего не решит. И да, мне кажется, что я могу этому сопротивляться. И Павлик, я думаю, – тоже.

Павлик не без удивления на меня посмотрел, но принял как должное, добавив:

– Лучше сопротивляться с обрезом.

– Я тебе так скажу, – сказал Славик. – Я, конечно, рад, что у вас с Павликом растут яйца. Но видно это пока только в пределах вот этой квартиры. А проблемы надо решать сейчас. Причем жестко. Если использовать жестокие репрессии даже по отношению к тем, чья рожа тебе не нравится, у всех остальных мозги быстро встанут на место. Желание что-то взрывать пропадет.

– Ну назначай тогда виноватых – и посмотрим, долго ли ты сам протянешь.

– Ну давай тогда их поймем, что ли?! Ты это предлагаешь?

Отец Павлика вообще не говорил ни слова. Но на дежурство пошел первым.

Я вернулся к себе. Возле подъезда стояло несколько мужчин и женщин.

– Дежурить будем? – с ходу спросил я. – Я Сева из восемьдесят второй. Что, дядь Жень, не узнали? Сегодня приехал. В связи с драматичными событиями.

– Вот ты и пойдешь сегодня со мной.

– Во сколько наша смена?

– Часа в три, наверное.

– Давайте в четыре.

– Хорошо. Начинают Михалыч с Гришей. А мы с тобой к четырем подходим ко второму подъезду.

– Оружие брать?

– Какое оружие?

– Ну там ножики, скалки…

– Да я бы что-нибудь взял, чтобы самому не обосраться.

– Да кто теперь полезет, преступники уже в горах.

– Преступники уже везде.

Помолчали.

– Слышали, чего менты творят? Рассказывают, что в целях борьбы с мародерством жителей пострадавших соседних домов просят покидать свои квартиры.

– А у них по несколько, что ли?

– Если тебя взорвали, тебе не повезло. Пусть радуются, что их не расстреляли с целью избавиться от геморроя.

– Я знаю, что там полевые кухни развернули, людей сегодня кормили…

– Ну да, одно ведомство покормит, другое похоронит. Все под контролем.

4

Замысел был невинен – пройти по центральной улице до тех пор, когда по обеим сторонам закончатся строения, потом – я помню! – будет последняя автобусная остановка, а дальше дорога уходит в вытянувшийся по струнке лес, разваленный надвое этим дорожным просветом, но уже безымянным, грунтовым. Там я собирался в лес войти, сделать порядочный крюк влево и выйти из чащи с другой стороны, которая к дому будет даже поближе. Я взял с собой холщовую сумку на случай грибов, хотя Валя, увидев, сразу сказала, что грибов сейчас не будет. И еще надел дедовы сапоги, которые вытащила тетя, – Юркины были мне малы, а убивать кроссовки не хотелось.

Я закрыл деревянную калитку и пошел к краю города. Мимо девятиэтажки, в которой родилась моя мама и до конца жизни жила ее мама, мимо молочного магазина, в котором я в детстве покупал лимонное мороженое за семь копеек, мимо больницы, в которой умирал мой оказавшийся неродным, но оставшийся единственным дед, – за этой больницей я угадывал сосновую рощу, состоящую из редких высоченных стволов с кроной на уровне примерно седьмого этажа. За рощей было озеро, куда летом приходил город. Это было холодное озеро, натекавшее из лесного родника. Лес подступал к озеру вплотную…

Не знаю, почему я туда не пошел. Возможно, именно потому, что знал там все досконально, там я на карачках излазил каждый квадратный метр, собирая землянику. Теперь я пошел маршрутом, которым в моем детстве ходил только дед – он шел по грибы, точно зная, в какую часть леса идет.

По пути живописный заболоченный пруд на обочине – с ряской, с растениями, мощными волосатыми пучками, стоящими над водой, – и лес, огородивший водную поверхность со всех сторон. Почти вся зеркальная поверхность воды отражала стволы, и только в прорывах стояли белые яркие облака, которые в тот день плотно защищали от солнца. Что-то неясное во мне шевельнулось от этой древней картины. «А я ведь еще даже не вышел из города», – подумалось мне.