Читать книгу "Борн - Джефф Вандермеер"

Когда я несла Вика вверх по склону, из города позади меня донесся новый, непривычный звук. Как бы противоположный звуку, исчезнувшему, когда Морд потерял способность летать. Словно резкий щелчок, эхом отозвавшийся в воздухе и даже в земле. Вроде землетрясения, но не совсем. Этот звук заставил меня оглянуться.

Вдалеке, ясно видимый над деревьями в утреннем свете, Морд сражался уже не с Мордом, а с Борном. С Борном, сбросившим личину Морда, избавившись от клыков и когтей, чтобы обрести свою истинную форму – еще более совершенную и устрашающую. Словно истинный бог, безразличный к поклонению, потому что его подобрали и вырастили мусорщики, не ведавшие, что такое религия. Чудовище, которое я вырастила, сражалось с чудовищем, которого помогал создать Вик.

Для меня было шоком увидеть вместо мохнатого силуэта того самого Борна, которого я знала прежде, только несравненно более огромного. Вздымающийся над городом мерцающий силуэт напоминал громадную пурпурную вазу или странную башню, но был живым существом. Борну не удалось победить соперника в облике Морда, и он решил попробовать в своем истинном виде. В полный рост он оказался даже выше Морда и выбрасывал перед собой знакомые мне щупальца. Я знала, что внизу его основание держится на подвижных ресничках, каждая размером с мое тело.

Морд в изумлении отпрянул назад, сшибая и без того полуразрушенные здания и подняв облака пыли. Но его удивление длилось недолго. Едва пыль начала оседать, Морд рванулся вперед, атакуя вроде бы беззащитную плоть стоящего перед ним существа, в то время как его последыши, скорее всего, роились вокруг основания Борна.

Морд издал хриплый радостный рык, видя, что противник наконец сбросил личину и ему не нужно больше сражаться с собственным отражением.

Преображение обошлось Борну дорого. Приходилось все время изменять форму, отращивать заново оторванные Мордом шипы и щупальца. Из них двоих один Морд был истинным убийцей, и Борн не мог его остановить. Медведь вгрызался в плоть Борна, вырывая огромные полумесяцы плоти, которые, падая на землю, тряслись, словно желе. Послышался пронзительный визг Борна, от звука которого у меня подкосились колени, я ощутила глубочайший ужас при мысли о том, что произойдет, если Морд победит в этом бою и Борн погибнет.

Морд нападал снова и снова, пытаясь повалить Борна, сжать лапами его горло. Световые вспышки побежали по Борнову израненному телу. Он вздрагивал, размахивал щупальцами, но Морд крепко вцепился в него, раздирая клыками и когтями, пытаясь загрызть. Клыки медведя с хрустом вгрызались в плоть, и этот звук болью отдавался в моем сердце. Последыши, как темные пятна, карабкались по бокам Борна, пока Морд оставлял в них глубокие борозды, словно раскаленными крючьями в воске. Огромные куски все чаще влажно шлепались на землю.

Борн корчился в смертоносных объятиях врага. Зрелище было настолько ужасным, что мне приходилось отводить взгляд. Я по-прежнему брела, спотыкаясь, вверх по склону с Виком на руках. Но невозможно было не смотреть на это. По мере того, как жизнь утекала из Борна, боль его ран вливалась в мои собственные.

Наконец, Борн сдался.

Вернее, осознал, что должен был сделать. Единственное, что ему оставалось сделать. Он не мог выиграть эту схватку. Возможно, его и создали оружием, но не закоренелым убийцей, каким сделался Морд. Тот до самого конца продолжал бы грызть противника, чтобы только слышать хруст костей, даже испуская последний, задушенный вздох, последний фонтан крови. Морд никогда не остановился бы и не сдался.

Того, что произошло дальше, целиком не видел никто, все видели лишь отдельные обрывки. Но в моей памяти сложилась целостная картина.

Борн внезапно изменил тактику. Вместо того чтобы вытягиваться в высоту, он сплющился и начал растекаться вширь. Морд продолжал вгрызаться в его плоть, уже наполовину увязнув в ней, пытаясь добраться до сердца противника, вырвать этот пульсирующий комок на потеху всему городу. Он все больше погружался в тело Борна, а тот продолжал растекаться все шире, его края начали изгибаться, Борн стал напоминать огромный цветок страстоцвета. Сложный, многолепестковый и очень красивый.

Должно быть, Морд принял это за поражение и вообразил, что тот умирает – именно поэтому дальнейшее произошло так быстро. Морд вздыбился, высоко приподнялся на задних лапах и кинулся вниз, прямо в середину этого «цветка» со все удлиняющимися лепестками. Морд провалился внутрь Борна, чьи щупальца вдруг сомкнулись над его головой, образовав подобие решетки. Борн взвился, заключив врага в себя, как в мешок. Лишь голова Морда еще виднелась через отверстие наверху.

Слышались приглушенные крики, вой, жалобный скулеж, яростный рев и лязганье могучих челюстей: Морд изо всех сил пытался вырваться из живой тюрьмы.

Борн же рос и рос, словно всасывая в себя воздух. Звуки прекратились.

Ослепительная бело-голубая вспышка расколола мир яростной волной света. Я упала, закрыв Вика своим телом. Но жара не было, только где-то рядом, мне показалось, совсем близко, раздался оглушительный удар грома. И, могу в этом поклясться, у меня в голове прозвучало слово. Кто-то произнес мое имя: Рахиль… Которое теперь означало нечто совершенно иное, чем еще несколько мгновений назад.

Какую-то долгую минуту я лежала не шевелясь, гадая, что увижу, поднявшись на ноги. В конце концов я встала и посмотрела на город. Мертвых тел видно не было. Вообще не было никаких останков. Стервятникам не досталось ничего.

Морд с Борном исчезли, словно и не существовали никогда. Город затих, только поскуливали горюющие последыши, да струйки дыма по-прежнему поднимались там и сям над руинами.

Я чувствовала себя опустевшей. Горевала о своей потере, едва могла дышать от горя.

Он родился, но его породила я.

Я знала, что в конце Борн испытывал ужас смерти. Знала, что он мучился не напрасно, оставив нам в дар лучшую жизнь. Я горевала о ребенке, которого помнила – добром, любопытном, милом ребенке, который просто не мог перестать убивать.

Что случилось потом и как все изменилось

Мой рассказ приближается к концу. Собственно, осталось написать только о моей теперешней жизни.

Возле колодца, в конусе, служившем нам временным убежищем, я кормила Вика с ложечки, словно он был редкой и хрупкой птичкой, пока его организм избавлялся от остатков яда. Я заставляла его пить воду, промывала и перевязывала раны. Разговаривала с ним, хотя он по-прежнему меня не слышал, и все время держала его за руку. Еще я охраняла его от врагов, но их больше не было.

Все это время я рассказывала ему, как его люблю. Что он – личность, и что он – человек. Я снова и снова повторяла, что люблю его, потому что мне казалось – умолкни я хоть на минуту, и он умрет, а у меня никогда больше не будет шанса сказать ему об этом.

Мы с ним вечно находили друг друга, теряли и находили снова – так было всегда в нашей жизни. Я не знаю, как еще это выразить. Возможно, только мое прощение могло сделать Вика человеком. И мы могли бы быть людьми вместе.