Читать книгу "Питерская принцесса - Елена Колина"

– Спасибо, Наташенька, спокойной ночи. – Зинаида Яковлевна чмокнула воздух возле Наташиной щеки, и Рита недоуменно и завистливо на Наташу покосилась. Ведь ее, Ритины, акции сегодня неизмеримо выросли по сравнению с Наташиными, и ежу понятно, кто должен занять навсегда место любимой невестки! Странные все же люди...

– Я буду спать в гостиной. На всякий случай. А вы все идите, идите по своим комнатам... Если что, я здесь, – пообещала Аллочка. – Свет не выключайте.

Ярко освещенный первый этаж затих. Горестно постанывая, мгновенно провалилась в сон Наташа. Словно сегодняшний день и не был ее великим днем, когда ей удалось хоть чуть-чуть приоткрыть себя миру. Родители Любинские едва добрались до кровати в спальне на втором этаже, – в доме старшего сына им была отведена собственная комната. Ночные посиделки не в их привычках, да и устали они так, больше сил не было волноваться за Гарика.

А Гарик заснул счастливым. Мысль, которую все никак не удавалось облечь в правильные слова, наконец пришла к нему. Заснула Рита, преисполненная еще большего уважения к себе за то, что попала в ТАКУЮ семью. Если всего лишь приезд неизвестно кого вызвал такую бурю, сколько же у них еще всего под тихой водой житья-бытья? И она обязательно все разузнает.

Отчего-то необычно мучительно засыпала Ни-на. То проваливалась в сон, то возвращалась мыслями к тому, что сегодня открылось ей в семье, которая, казалось, была уже изучена ею, как перебранная крупа. Подставив плечо под Нинину голову, мгновенно заснул Антон. Во сне Антону было двадцать, и с ним была Маша. Ему снилась любовь. Не секс и не разговоры, а именно любовь – острая, тянущая нежность, будто лопаткой его выгребли и протянули Маше – возьми.

Но где бы он ни засыпал сладко, ни с кем никогда не спалось ему крепче, чем с Ниной. И девочке Маше не удалось задержаться в его сне до утра. В предутренней сладкой сумятице с ним уже была Нина, а вовсе не девочка Маша, как случается в романах.

А на диване в гостиной довольно громко похрапывала Аллочка. Она спала, свернувшись клубком в своем нарядном джинсовом костюме. Аллочка тоже страшно устала от странного вечера, и, должно быть, поэтому последняя мысль, мелькнувшая у нее перед тем, как на середине зевка она погрузилась в сон, была – ей нужно спать не раздеваясь. Если что, она успеет Бобу схватить... Не позволит ему от них убежа-ать... Тут она и заснула.

– Значит, ты их всех содержишь... в кукольном доме... Гарику купил игрушку... Родители уверены, что он гений, а на самом деле он мыльный пузырь? Фантом? Твой материализованный сыновний долг? Значит, это просто такая игра, в которую вы все вместе играете на твои деньги! Зачем? Или это... твоя жизнь в искусстве?

– Но ведь никто не знает, что он на самом деле пишет... Никто не может судить, ни ты, ни я, ни критики, которые его не замечают... Он считает, будто критики специально его игнорируют, потому что он единственный достойный в современной литературе...

Маша покрутила пальцем у виска.

– А, забыл. Критику последней книги я тоже купил... Он все-таки очень ранимый, Гарик, – добавил Боба.

Маша молчала. Удивительно, Боба содержит всех – родителей, брата с женой, и при этом искренне считает, что он неудачник — торгаш, существующий только для того, чтобы издавать никому не нужные Гариковы опусы!

– Душераздирающий «случай по Фрейду» – все детские проблемы вцепляются во взрослых своими когтями. Бедный мой Боба! — Маша потерлась о Бобино плечо.

– Что ты все-таки делаешь в Америке? – спросил Боба.

– В какой Америке? – Маша подошла к окну. – Елки какие огромные...

– Ну, Машка!

– Что я могу делать? Немножко программирую, как все. Немножко рисую, играю в местном театрике, стишки сочиняю... Вот например:

Кому-то – богатство, кому-то – талант,

Кому-то – в солдатском мешке провиант.

Кому-то – болезни, кому-то – измены,

Кому-то – казенные серые стены.

Кому-то несчастья, кому-то удачи,

Кому-то чуть-чуть, а кому-то без сдачи.

Все точно отмеряно, взвешено точно.

Кому-то потом, а кому-то досрочно.

На очередь эту не нужно талона,

Не нужно писать имена на ладонях,

Локтем и плечом оттесняя соседа,

Толкаться за счастьем, отталкивать беды

Не нужно, не нужно. Давно уже ясно,

Что все бесполезно, впустую, напрасно,

Что глупо желать, ни к чему суетиться,

Что сбудется то, что не может не сбыться,

Что наша судьба – лишь божественный покер,

В котором шестерка ложится под джокер.

– Ты как раньше – принцесса.

– Сначала Америка не знала, что я, Маша Раевская, принцесса. Мы с Америкой не сошлись во мнениях обо мне. Потом Америка мне долго доказывала, что я не принцесса. Самое лучшее на свете местечко для принцесс — Питер.

– Но ты же питерская принцесса, не американская. Книжку вот написала. За свою книжку не беспокойся, я ее издам.

– В красивой обложке? И не забудь мне критику прикупить, как Гарику... Я тоже очень ранимая...

Боба вытащил из тумбочки тоненькую книжицу в картонной обложке.

– Смотри, что у меня хранится. «Пустынники. Поэма А. Крученых (твердый знак)». Мне когда-то давно отдал Антон.

– Я думала, она потерялась. Давай гадать. – Маша открыла наудачу и прочитала: «Забыл повеситься – Лечу – Америку». — А знаешь, я бы тоже уже улетела. В Америку.

Из Бобиного кармана раздались звуки «Турецкого марша».

– Извини, это важный звонок, – сказал Боба, нажав отбой. – У меня там неприятности.

– Платежки? – понимающе сказала Маша.

– Платежки, – так рассеянно подтвердил Боба, будто не совсем понял смысл произнесенного им слова. – Надо ехать. Поедешь со мной или останешься спать?