Читать книгу "Колыбельная для жандарма - Ольга Игоревна Елисеева"

Император с трудом оторвался от разговора и проследил за рукой жены. Вот кого он не ожидал увидеть.

– Вы тоже прибыли на присягу, княжна? – спросил он, когда Елену таки отловили и привели под его царские очи.

– Я к Волковой. – Без видимой причины она попыталась оправдаться.

– Разве это не ваша племянница? – Макс поднял глаза на губернатора. – Кстати, разрешите представить. Княжна Долгорукова.

– Мы знакомы, – буркнул Кройстдорф. – Эта молодая дама могла войти в мою семью.

– Могла, – задумчиво произнес император. – Позвольте, Елена Николаевна, поговорить с вами.

Они отошли чуть в сторону. Последний раз Елена видела августейшую чету в Фале, на отпевании Карла Вильгельмовича. Служба происходила в оранжерее, при закрытом гробе и оставляла ощущение чего-то бутафорского. Не так отправляют в землю из земли приходящее.

Коренева рвалась попрощаться, открыть гроб. Но ей веско сказали, что тело слишком изуродовано похитителями. Изуродовано? Да какая разница? Хотя странно: на ролике казни Кройстдорф выглядел побитым, но вполне узнаваемым. Эта мысль пришла ей в голову позже. А тогда Максим Максимович подошел и, мягко взяв несчастную женщину за локоть, решительно запретил.

– Вам не стоит, – только и сказал он.

Жгучая обида захлестнула сердце Елены. Значит, он сам видел, а ей не стоит смотреть, что сделали с ее любимым. С той секунды Коренева была глубоко обижена на императора.

Зато она не отказала себе в праве надеть черное. На Варьку жалко было смотреть. Вот кто, поминутно хорохорясь, расплывался лужей. Девушка подошла к Елене, обняла ее и прошептала:

– С тобой бабушка хочет поговорить. Иди, не бойся. Все бабушку боятся. Но она нужных людей чувствует.

Какое это теперь имело значение? Гостья подошла к баронессе Амалии, наклонила голову.

– Девочка, – сокрушенно произнесла та, – мне нечем тебя утешить. – Елена ждала каких-нибудь общих слов, но вместо этого старуха крепко взяла ее за руку и проронила: – Он просил для тебя убежища в Фале, если что. Мой дом открыт. – И, чуть помедлив, добавила: – Надо жить.

Надо жить. Умом Елена была согласна. Но сердце требовало: «Закопайте меня теперь же в яму вместе с гробом!»

К Кореневой подошла императрица Татьяна Федоровна.

– Сказать не могу, как мне тяжело, – вымолвила она. – Алекс был нашим другом, моим другом с первых дней моего приезда в Россию. Сколько раз он не дал мне оступиться! Княжна, вы всегда будете желанной гостьей в нашем доме, и, если вам понадобится помощь…

Какая помощь? Помогите же ей, помогите! Убили того, кого лучше на свете нет!

Теперь император отзывал ее в сторону и непонятно о чем собирался говорить. Между тем Государю было за что чувствовать вину в связи с ее братом и женихом.

– Мне жаль, – выдавил из себя Макс.

– А мне нет, – отрезала Елена. – Боюсь, что сейчас я исповедую «ветхозаветные» ценности. Они сделали это так легко…

Максу пришлось поддержать ее под локоть. Разве можно мучить эту милую молодую даму? «Может, ей все-таки сказать?»

Зазвучали трубы. Под барабанную дробь на площадь перед Академией маршевым шагом стали выходить колонны курсантов с развернутыми флагами. Они приковали всеобщее внимание, и Елена послушно замахала рукой, как только увидела Варьку. У нее навернулись слезы. «Надо рассказать», – решил царь.

* * *

Елена проснулась в слезах. Она начала плакать еще во сне, а потом лишь продолжала, пытаясь вспомнить увиденное. Ей снилась Москва, Марфо-Мариинская обитель. Крепкий, как боровик, Щусевский храм. Его купол под неполной луной во вьюжном небе. Чувство прочного, неколебимого покоя. Рождество.

Мимо идут люди, и кто-то, тронув ее за плечо, говорит:

– Ступай, Матушка благословения раздает.

Елена послушно идет, даже снег не скрипит под ногами, и по левую сторону от входа, во дворе, видит очень высокую – в два человеческих роста – фигуру в белом сестринском одеянии. К ней подходят, складывают ладони, опускают голову. И Елена тоже идет. Невесомая рука опускается ей на затылок.

Она просыпается и плачет, постепенно припоминая все, что произошло за последние сутки. Радость дается через скорби. На веселье благословения не надо. Надо на труд. На испытания.

Вот ее испытание. Рядом постель еще тепла. Смятое одеяло отброшено в ноги. На балконе гостиницы, выходящей на огромный озерный плес, курит Алекс.

Как он сюда попал? Как они встретились? То, что происходящее – не сон, Елена понимает, глянув в спину любимому. Совершенно голый. Распугивает посетителей с высоты 10-го этажа. Его выходки!

Рядом на стуле валяется – комом, его гадкая манера! – мундир генерал-губернатора.

Да, еще вчера в баре гостиницы, куда она ушла одна, сразу после присяги, ей показалось странным явление главы высшей власти Марсианской колонии. На него все озирались.

Елена поселилась в тихом отельчике на краю города. Пристойные номера, вид на Волково озеро под хребтом Мансур. Сосны, песчаный пляж, мало людей. Все, что нужно для нервов, по которым любой человеческий голос режет бритвой.

Но он ее разыскал, что нетрудно, если ты генерал-губернатор и за тобой толпа топтунов. Приехал один, без охраны и адъютантов. Необычно, если учесть все слышанное ею о Константине Кройстдорфе. Любит букву протокола, куда больший немец, чем его брат. Педантичен и не склонен к импровизациям.

Коренева сошла вниз, чтобы купить себе в баре бутылку пальмового ликера. Чем еще, кроме сладкого, несчастной женщине в номере затопить печаль перед сном?

– А сейчас? А здесь? – настаивала девушка за стойкой. Той явно запрещали продавать навынос. Требовалась хоть рюмка на месте.

– «Курасао», – бросила Елена. – Водка, дынный ликер, ягода черри. – Словно солнце в тумане, еще не поднявшееся в зенит. «Посвящаю памяти Мисуки». – Не нужно переливать водки. Я хоть и с Земли, но ценю чистую.

– Я тоже, – раздался у нее над ухом до дрожи знакомый голос.

Елена обернулась. Губернатор Кройстдорф смотрел на нее в упор. Наваждение! Аж коленки сводит.

– Я не знала, что Ваше Высокопревосходительство посчитает нужным меня разыскать.

Он хмыкнул, помедлил минуту, а потом брякнул:

– Это я.

А то она не знала. Уже целую минуту, пока длилось молчание, знала.

Играла музыка. Певица с короткой стрижкой белых прямых волос пела хриплым голосом Эдит Пиаф по-немецки. На Марсе жило много немцев, от фермеров-колонистов до инженеров, офицеров, преподавателей Академии. Генерал-губернатор позаботился.

Кройстдорф подхватил готовую сползти на пол Елену под руки и увлек на середину бара. Медленное колыхание травы под ветром.

– Я не люблю теорию мыслящего тростника, – прошептала Коренева, крепко вцепившись в его плечи, точно Алекс собирался вновь исчезнуть.