Читать книгу "Год Людоеда: Детская тема - Петр Кожевников"

Минут через тридцать, когда уже стемнело, в джипе раздался негромкий взрыв и он загорелся.

Глава 46

Спасён, но ещё не выжил

Когда гости увидели Дениса, то даже не сразу поняли, что это он. Конечно, они заметили на каталке какое-то нагромождение, но это больше уже походило не на кого-то, а на что-то, то есть на труп.

Дениску заметил Колька и тотчас подумал: может быть, не стоит приближаться к этому обгоревшему телу, чтобы наверняка убедиться, что на каталке — Денис. Наверное, лучше тотчас отсюда сбежать, исчезнуть, испариться. Остальным ведь можно соврать, что не видел, не нашёл, а позже всё как-нибудь само собой забудется и разрешится — Дениска возьмёт да выздоровеет и вернётся к ним.

Пока Махлаткин размышлял, как себя лучше повести, рука его сама собой слегка толкнула Настю, и та, вскинув на него глаза, тотчас уловила смысл сигнала, притормозила, а за ней остановилась и вся небольшая, смущённая больничным окружением компания.

Фёдор Данилович приблизился к мальчику, внимательно осмотрел его и, погрозив ребятам пальцем, что они восприняли, как указание не шуметь и не бегать, скрылся за дверью с надписью: «Заведующий ожоговым отделением».

Гости замерли в метре от своего обгоревшего приятеля и стали негромко шушукаться. Из глубины коридора выплыла толстая санитарка, взялась за поручни и столкнула каталку с места. Голова Нетакова дёрнулась, ребятам показалось — сейчас он очухается, но этого не произошло: Денис по-прежнему производил впечатление если и не мёртвого, то глубоко спящего. Женщина направила каталку к закрытым дверям, протаранила их отработанным ударом и исчезла вместе со своим грузом в комнате с надписью «Процедурная», где уже, кажется, кто-то был. Во всяком случае, безнадзору показалось, что из помещения донеслась не очень разборчивая речь. Впрочем, это могло быть и радио.

* * *

Борона вышел из кабинета серьёзным и грустным. Он поманил ребят за собой и, выйдя на железобетонное больничное крыльцо, остановился в печальной задумчивости.

— У Нетакова обгорело более восьмидесяти процентов поверхности тела. В таких случаях редко удаётся спасти пострадавшего, — Данилыч глядел куда-то поверх голов своих спутников. — Тем более что больница практически бедствует: здесь нет ни инструментов, ни медикаментов для нормальной работы. Правда, у нас с вами есть одно утешение: тот неизвестный мужчина, который привёз сюда Дениску, оставил тысячу долларов на все необходимые траты и обещал прислать ещё денег. Я сейчас пойду сдавать кровь: у нас с Нетаковым оказалась одна группа, а вы бегите по своим делам и не забывайте про товарища.

Понурые посетители пошли к больничным воротам. Борона ещё стоял на крыльце, когда вдруг заметил странную фигуру в заношенной стройбатовской форме. Конечно, это был Следов. Он бежал и что-то кричал, а когда его голос стал не только слышен, но и понятен. Борона различил слова «отец», «брат», «мать».

— Отец погиб, Фёдор Данилович, а брат где-то здесь, вы его видели? — Борис тяжело дышал, судорожно хватая почерневшим ртом воздух. — Мать тоже погибла, его мать, а мальчик жив. Где он? Вы видели? Да вы и раньше его видели, и я видел, я ещё подумал…

— Боренька, успокойся! — Борона положил свои тяжёлые руки на плечи измождённому бегом Следову. — О ком ты говоришь? Какой мальчик? Дениска? Так он не брат тебе. Ты же знаешь его отца, Трошку Ленина. Он сейчас в КПЗ по обвинению в убийстве своей жены, Палашки Шаманки…

— Да нет, Фёдор Данилович, Олег, Олежка, где он? Да вы же сами были с Лолитой, когда он про своего отца рассказывал, — так это и мой отец. А вы что, не знали? — Борис недоверчиво посмотрел Фёдору в глаза. — Моя мама ведь с вашей супругой в одном классе училась, и отец в нём учился. Так вы что, не знали, да?

— Что-то я, конечно, знал, но, пожалуй, никак не больше твоего, — Борона взял Следова под локоть и отвёл в сторону от парадного входа, около которого стали собираться заинтересованные люди. — Видишь ли, они с Колькой уже убежали решать свои насущные вопросы, но мы их сегодня же найдём: ты ведь знаешь, какая у нас разведка. Где им быть-то: на одной из тусовок, правильно? Вот мы их там и поищем. Только подожди меня немного, мне надо ещё зайти в больницу.

— Фёдор Данилович! Ведь это мой брат! У меня один брат, понимаете?! А мать мне, представьте себе, ничего не рассказывала. Ну, то есть не договаривала, — Следов покорно шёл рядом с Бороной, который вёл его теперь по направлению к бежевому микроавтобусу «фольксваген», припаркованному около больничной ограды. — Отца мне очень жалко. Мать говорила, что он пил, но он мне всё же отец и я не должен на него теперь сердиться…

Глава 47

Воспоминания на Невском проспекте

Алексей повернул от Дворцовой площади на Невский, остановился у Малой Морской на красный свет светофора и подумал о том, что, наверное, на всём белом свете существует очень мало людей, не имеющих своих особых памятных мест. Для одного это — городской парк, где произошло первое свидание, для другого — старый дом, обнесённый строительными лесами, в котором он когда-то родился и вырос, ещё кто-то с умилением узнаёт двери роддома, откуда выносил своё первое чадо.

У Скунса, как ему было ни странно самому себе в этом сознаться, тоже имелись здесь свои знаменательные места. Так, приближаясь к улице Зодчего Росси, он неизменно испытывал юношеское волнение перед выходом на ринг, вновь испивая коктейль, смешанный из робости и азарта.

На этой улице, во дворе Хореографического училища, в двухэтажном флигеле, когда-то находился боксёрский клуб, в который в начале семидесятых пришёл испытать свои бойцовские качества выпускник детдома.

Парню повезло. Он попал к одному из лучших тренеров, а в прошлом и боксёров, Юрию Куприяновичу Лупцову. Губительной бедой его блестящего наставника была, правда, неодолимая тяга к рюмке. Говорили, что Лупцов начал пить после того, как перестал выступать.

Юрий Куприянович был похож на героических и властных испанцев с картин Веласкеса. У него было мужественное лицо, украшенное неизменной добродушно-лукавой улыбкой. При этом он был невысокого роста, плотный, а своей обманчивой неуклюжестью напоминал росомаху. С когтистым зверем легендарного боксёра роднили также реакция и подвижность. Те, кого Куприяныч удостаивал чести постоять с ним «на лапах», убеждались в этом довольно быстро: стоило незадачливому бойцу на мгновение расслабиться или отвлечься, как по его лицу или корпусу тотчас скользила рука тренера, обутая в тяжёлую кожаную лапу.

Снегирёв пришёл в клуб на Зодчего Росси после того, как его, причислив к неперспективным, отфутболили в двух предыдущих секциях, причём в одной ему так и заявил тренер с заячьей губой: «Ты — старик! — (он произносил: „фтарик!“) и, болезненно ухмыльнувшись, добавил: — Для бокфа».

Юрий Куприянович, смерив новичка тёмно-карими, диковато горящими глазами, спросил: «По харе не боишься получить?» — «Раньше не боялся», — ответил невысокий, худой юноша. «Стасик, проверишь его в конце тренировки!» — мягко скомандовал Лупцов рослому парню с заметно опухшим, словно от слёз, лицом. Стас выглядел тяжелее и мускулистее Алексея, на его губах поигрывала полуулыбка — возможно, он пытался подражать Лупцову.