Читать книгу "На нарах с Дядей Сэмом - Лев Трахтенберг"

На третьем курсе Плехановки Костя открыл трэвел-агентство, разместившееся в престижной тени нового английского посольства, неподалеку от любимого им Старого Арбата.

Несколько лет Дубровский был прилежным российским предпринимателем. Он отправлял страждущих и неизбалованных москвичей в турции, египты, доминиканы, а настоящих ценителей – в Северную и Южную Америку. Во время одной из ознакомительных поездок в Перу и Колумбию Костя понял, что можно «делать бабки» значительно быстрее и с такой же бешеной прибылью, как и его давешние перестроечные футболки.

Кокаин, кокаин, кокаинище…

Традиционный маршрут традиционного товара пролегал через традиционные Карибы и традиционный Майами. Оттуда самолетами «Аэрофлота», «Люфтганзы» и прочими разными шведами – в город-герой Москву.

В Перу был срочно командирован младший партнер, в Майами на переброске служил старый школьный товарищ. Предприятие заработало на полную катушку.

После первой же пробной партии на след русских вышло недремлющее ФБР – оказывается, за южноамериканскими продавцами давно следила местная и американская полиция.

Костян и его московское бюро путешествий попали под колпак Министерства юстиции США.

…В ту поездку в Америку на встречу 2003 года Костю активно зазывал его товарищ и партнер из Майами.

«Лева, поверь, будто чувствовал одним местом, не хотелось лететь совершенно, – рассказывал мне мой новый приятель, прогуливаясь по предвечерней зоне. – Два раза переносил дату вылета, чуть не опоздал на самолет – на Ленинградке вдруг сломалась тачка. Даже двери на посадку закрыли, пришлось дать таможенникам полтинник. Какого черта я только прилетел в эту Америчку?»

Через неделю отдыха в Майами Дубровского арестовали.

Одетого в бразильские шлепки и шорты «Ральф Лорен» преступника внезапно окружили агенты ФБР. Дело происходило в прибрежной кофейне Starbucks на Коллинз-авеню, где он неспешно завтракал со своей пассией.

Сопротивление оказано не было.

Вместо новогоднего поздравления мама Кости Дубровского получила звонок с телефона тюремного социального работника.

Еще через месяц состоялся скорый суд. Ввиду моментального признания вины и мизерности первой партии, дистрибьютор-любитель получил сказочно короткий срок – четыре года, большую часть которого он отсидел в тюремном небоскребе в даунтауне[262] Майами.

В Форт-Фикс он попал на досидку, и первое время не переставал восхищаться размерами нашего нестандартного компаунда. В больших централах и в городских следственных изоляторах настоящего прогулочного двора не предусматривалось. Зэкам приходилось выгуливаться по часу в день, три дня в неделю на забетонированных и зарешеченных крышах.

Я тоже на всю жизнь наигрался в Карлсона и Спайдермена, наяривая по крошечному пятачку и разглядывая самолеты с крыши моей первой тюрьмы в графстве Эссаик. Поэтому, как и Косте, нынешняя тюрьма мне весьма импонировала большой прогулочной зоной.

Иногда в удовольствие, иногда заставляя себя, но я ежедневно накручивал по компаунду солидный километраж.

Как-то попутно я занялся прикладной тюремной арифметикой, применяя в расчетах достаточно скромные изначальные данные.

На форзаце учебника по математике для пятого класса советской школы был нарисован пешеход – шагающий дядечка с подписью под ним: 5 км/час. Умножив дневной километраж на 30 суток (на выходных я обычно гулял больше – часа 3–4), получилось, что за месяц я легко «делал» 250 км!!! За год отсидки в Форте-Фикс з/к Трахтенберг проходил и пробегал как минимум 3000 км!!!

Авиационное расстояние между Москвой и Нью-Йорком, выверенное по библиотечному атласу мира, составляло 7,536 км. Таким образом, за два с половиной года я пешком и с песнями проделал весьма солидный маршрут!

Без особого фанатизма, себе в радость и на пользу здоровью тюремное заключение на пять лет каралось пешей прогулкой от Нью-Йорка до Москвы и обратно!

Внушительные цифры меня гипнотизировали, как и работающий на местной стройплощадке экскаватор, мусорный пресс в кухонной посудомойке, страшная униформа спецназовцев или вигвам для тюремных индейцев во дворе церкви…

Костя Дубровский тоже любил тюремные забеги и заходы, во время которых мы вспоминали былое и думали о будущем.

Мы регулярно выгуливались по компаунду утренней тройкой: Рома Занавески, Костя и я.

Максимка, Зюня и большинство других русских в 6:30 утра еще видели десятый сон.

На взаимную притирку Дубровскому и мне потребовалось кое-какое время. Порой у него случались непредсказуемые перепады настроения, к которым я никак не мог привыкнуть. Тем не менее общего у нас с ним все же было больше.

Костян обладал обостренным чувством юмора, что я в тюремных условиях особенно ценил. Мы с наслаждением упражнялись в остроумии, разглядывая и раскладывая на три составные части всех встречных-поперечных.

Зэк Дубровский был неприкрытым расистом, а от его язвительно-саркастических комментариев даже у меня поднимались брови.

К сожалению, после пребывания в трех американских тюрьмах знатный либерал Трахтенберг медленно, но верно превращался в апологета сегрегации и почитателя шовинизма.

Костя меня переплюнул:

– Лева, этих животных надо селить вместе с семьями вот на таких же закрытых территориях за высоким забором… И никуда их, на хер, не выпускать – все свое, местное… Открыть фабрику типа нашего «Юникора», бары с дешевым виски, публичный дом, детсад для безотцовщины, начальную школу, чтобы только научить читать и считать… И ввести для всех постоянное военное положение. Выход в город – раз в месяц и только для отличников. В резервацию их! И на пушечный выстрел к белым не подпускать! Нет, ты только посмотри на них!

При этом он по-ленински прищуривался и делал отмашку рукой, как солист ансамбля Игоря Моисеева.

Мы наблюдали за повадками товарищей по несчастью то со смехом, то с плохо скрываемым раздражением.

Афроамериканцы общались между собой, как клоуны в цирковых репризах начала ХХ века: «Эээээээээээээй, Бим! Привеееееееееет, Бом!»

Перед обращением друг к другу черные делали минутную задержку, как будто забывали имя собеседника.

Вместо этого раздавалось длительное заикание междометия «эй», и только после этой увертюры говоривший разражался собственно именем. Вместо звучных библейских имен, полученных от родителей-христиан (Джозеф, Эдам, Эбрахам); нейтрально-современных (Патрик, Эрик, Роберт); африкано-мусульманских (Аким, Каид, Рафик) мои черные соседи употребляли только инициалы.

По зоне ходили толпы всевозможных НВ («Эйч Би»), YZ («Уай Зи»), RA («Ар Эй»). К ним присоединялись отряды из многочисленных Коротышек, Длинных, Худых, Лысых, Жирняков, Горбатых, Левшей и прочих человеческих мутантов.