Читать книгу "Магам можно все - Марина и Сергей Дяченко"

Бабушка с красной повязкой на рукаве была уже на рабочем месте — и она, и платан, и полированные шишки на картонном подносе…

Продавцы сувениров зевали, стоя над разобранными столиками.

На стоянке не было еще ни одного автобуса. Ни единое облачко сизого дыма не нарушало запах этого утра.

Последнего утра их счастливой жизни.

* * *

Они с Аликом сидели под навесом и ели надоевшие беляши. Потом Алик стал канючить мороженое, но Юля так на него посмотрела, что он огорченно замолк.

На пирсе и под пирсом собралось человек двадцать, в основном молодые парни, крепкие, загорелые, кто в донельзя маленьких плавках, кто, наоборот, в объемных шортах до колен. Алексей курил, присев на камень, рядом курила Ира, в своих зеркальных очках похожая на муху. Стас тоже курил, дожидаясь своей очереди кататься, а ведь Юля уже несколько месяцев не видела его курящим… Все трое оживленно беседовали, Алик носился по пляжу, то и дело норовя присоединиться к разговору, но Стас всякий раз отправлял его под навес, и правильно, нечего ребенку делать под полуденным солнцем…

Юля считала, что Стасу под палящим солнцем тоже нечего делать, но на все ее приглашающие жесты муж отвечал отказом. Вставать же, тащиться через весь пляж к этой шумной компании, убеждать в чем-то Стаса на глазах Иры и Алексея у Юли не было никакого желания.

— Ма, я хочу пи-ить…

Она отправила Алика к киоску за нехолодной (обязательно нехолодной!) газированной водой.

Насколько было бы лучше, если бы эта липучая парочка вообще не появлялась на их пути. Насколько было бы лучше, если бы отпуск, такой короткий, можно было бы посвятить друг другу, без участия случайных чужих людей, с которым они, конечно, обменяются телефонами… Но никогда не позвонят, и забудут Иру с Алексеем спустя неделю после возвращения домой — так или примерно так думала Юля, борясь с раздражением.

— Ма, я хочу купа-аться…

Она поднялась, размяла затекшие ноги и двинулась по направлению к серфингистам.

* * *

…Земля покачнулась. Вслед за малым камушком двинулся оползень, стартовала, разбухая в пути, лавина. Грохот, рушатся камни, лопаются печеной картошкой, орущими ртами разеваются трещины, — и спустя несколько секунд пейзаж изменился до неузнаваемости. Не стало зеленого склона, не стало речки, гора перешла с места на место, а там, где она была, остались пыль, каменные осколки, пепел…

На круглой бетонированной танцплощадке, где было много малышни и с десяток ребят постарше, где продавали воздушные шары и выдавали напрокат роликовые коньки, где Алик, войдя во вкус, прыгал в толпе в такт цветным мигалкам — Юля сидела на родительской скамейке, за чьими-то спинами, и все ее силы уходили на то, чтобы в этом грохоте не издать ни звука.

Лица в этой темноте все равно не разглядеть.

Только бы еще одна песня. Повеселее. Чтобы Алому не пришло в голову прибежать зачем-то к маме…

— …Ты понимаешь, что после этих твоих слов ничего у нас не может продолжаться? Что я никогда не смогу переступить через эти твои слова? Что это конец?

— Что я такого сказала?

(Не оправдываться! Только не оправдываться. Это… жалко).

Что было бы, если бы весь этот парк, с его водопадами, платанами, елями, магнолиями, с единственным деревом араукарией, запертым в железную клетку… Что, если бы весь этот парк в одночасье перевернулся корнями к солнцу?

Ничего страшного не случилось бы. То, что происходит сейчас — страшнее; просто этого никто не видит. Даже Алик пока не видит — пока; то, что случилось, еще не накрыло его, но непременно накроет — сегодня, завтра… В лучшем случае — через неделю, когда они вернутся домой…

Треск рвущихся нитей.

Надо привыкать.

Гном вернулся. Тот, в чье существование Юля запрещала себе верить; тот, всего несколько раз за всю их со Стасом жизнь намекнувший о своем существовании.

Наверное, так, до неузнаваемости, меняется склон горы после сошедшей лавины — где был лес, остались камни да рытвины. Где было озеро… Трава… Ничего не осталось, прошла лавина, способная смести с лица земли не просто человеческую судьбу — три судьбы сразу, три мухи под мухобойкой, в лепешку, навсегда.

Человека, которого Юля знала девять лет, больше не существовало.

Землетрясение, сколь бы чудовищным оно ни было, можно предугадать. А главное — можно понять, что случилось. Откуда взялся этот чудовищный ландшафт, почему земля выгорела и растрескалась, и куда девались лес и поле…

А то, что случилось с ее мужем, нельзя было ни понять, ни объяснить. Дом, чье имя было Стас, остался на прежнем месте, и номер его, и фасад, и крыша остались прежними — но тот, кто стоял у окна и смотрел на Юлю, отошел вглубь комнаты. На его место явился из полутьмы незнакомый, страшный, непостижимый человек; злобный гном стоял у окна, прикипел к окну, врос в оконный проем. Она догадывалась, что это навсегда, она знала, что это навсегда, у нее не было сил больше себя обманывать.

Почему это случилось? Почему это случилось именно сейчас?

— Ты сама виновата, Юлия. Ты сделала это своими руками. Я мужчина и не стану терпеть такого отношения к себе…

Господи, у них и раньше бывали размолвки. И поводы для ссор бывали, и куда более серьезные; то, что случилось вчера, не поддается никакому объяснению. Не было ни малейшего повода для ссоры! На ровном месте…

— В присутствии других людей, моих знакомых… Ты обозвала меня, по сути, дураком, усомнилась в моем ответственном отношении к здоровью сына…

Откуда эта патетика? Эти канцелярские обороты, он же никогда так не говорил!

Выйдя на пирс, она сказала, улыбаясь примерно вот что: Стас, не особенно разумно сидеть здесь целый день на солнце, идем поедим, а то ведь и Алик не обедал по-человечески…

Или она как-то не так сказала?

Что она сказала?! Если бы она промолчала, просидела под тентом до вечера — может быть, гном ушел бы восвояси? И ничего не случилось бы?

Кто выманил этого? Солнце? Перемена климата? Глупая Ира, самовлюбленный Алексей? Ее, Юлины, неосторожные слова? Аликина болезнь?

Кто звал его?!

Прыгала в такт музыке малышня. Мигали лампочки — зеленые, желтые, красные.

Что же она все-таки сказала? Наверное, и вправду что-то обидное… Или нет?

…Грохот. Нет, небо пока на месте. Всего лишь новую песню врубили.

Надо привыкать.

Почему?! Почему эта чудовищная метаморфоза… Почему нельзя вернуть назад ее мужа, человека, которого она любит?

Если она завоет посреди дискотеки… Нет, только не это. Надо держаться. Она не завоет, нет, более того — сейчас и слезы высохнут. Ей предстоит вести Алика домой, укладывать его, врать что-то про папу, который поехал по срочным делам, и до утра лежать под простыней, прислушиваясь к шагам на лестнице, к движению дверной ручки…