Читать книгу "Монета желаний - Наталья Солнцева"

Гладышев едва дождался, когда он сможет закрыться у себя в кабинете и вплотную заняться рассматриванием и обдумыванием. У него не очень хорошо получалось размышлять на ходу: движение на дорогах было напряженное, и он то и дело отвлекался.

Морозный рассвет залил малиново-розовым заревом полнеба. Город весь загадочно белел, дымился, тускло блестел золотыми луковицами соборов, громадами домов, окнами, горящими от поднимающегося на востоке солнца. По заснеженным тротуарам спешили, подняв воротники, прохожие. Открывались магазинчики, киоски, маленькие кафе… Начинался зимний московский день, такой же, как сотни и тысячи других дней, – и совсем непохожий на них, несущий что-то свое, особенное, чего не было вчера и уже не будет завтра. И это неповторимое, чем любой день на земле отличается от всех других дней, были люди, их чувства, намерения и поступки, желания, тоска, радость, ожидание встречи…

Войдя в офис, Гладышев первым делом прошел в свой кабинет, закрылся, сел у стола и разложил на нем все, что он принес с собой. Так, с документами «Инвест-сервиса» все ясно: это действительно они, и их нужно будет передать Гридину как можно скорее. А вот с фотографиями придется основательно поработать.

Непонятно было, почему вообще фотографии оказались у третьего лица? Как они к этому лицу попали? И что в них могло бы навести на след убийцы?

Гладышев разглядывал групповые школьные снимки, на которых едва мог найти Вику, потом – институтские тусовки, вечеринки, спортивные соревнования, походы в лес и на речку… Ничего. Ни одного факта, за который бы зацепилось его внимание!

Вот Вика с гинекологом у кинотеатра «Зарядье», вот они гуляют в парке… похожем на Сокольники, вот о чем-то разговаривают за столиком небольшого открытого кафе… Ну и что?

«Интересно, кто делал снимки? – подумал Гладышев. – Фотоаппарат такой, что сам фотографирует, или просили кого-то „щелкнуть на память“? И то и другое возможно».

Вот Вика с Георгием на черноморском курорте – на фоне пальм и прочих тропических растений. Вот они на озере Рица, вот танцуют на открытой веранде, вот обнимаются на палубе небольшого прогулочного парохода… Так, ясно. Ну, а дальше что?

Гладышев решил еще раз пересмотреть снимки.

Школьные встречи… культпоход в музей, поездка в Архангельское, в Троице-Сергиеву лавру… вот чей-то день рождения… какие-то «голубые» мальчики в обнимку… девочка с мальчиком целуются… Неинтересно.

Неужели он так ничего и не поймет? Фотографии кто-то прислал ему неспроста. Раз их не нашли в квартире Вики, значит, к моменту обыска их там уже не было! Кто-то их забрал. Кто? Когда? И главное – зачем? Чтобы замести следы, отвести от себя подозрение? Но тогда совсем странно, что их теперь присылают Гладышеву именно с целью сделать подозрения обоснованными. Значит, в снимках что-то есть…

А может, их сама Вика держала не дома, а где-то в другом месте?

Эта догадка все меняла коренным образом. Гладышев вновь принялся рассматривать снимки, на этот раз совсем под другим углом. Прошло два часа, когда он встал из-за стола с чувством, что невероятно близок к разгадке.

Позвонив по нескольким телефонам, Гладышев не стал заходить к Георгию, а поехал прямо по адресу, который ему удалось узнать. Он не ошибся – один человек на школьной групповой фотографии выпускников был ему знаком. Правда, только удивительная память на лица позволила ему сообразить, что чем-то знакомый черноволосый юноша, похожий на цыгана, – это известный в определенных кругах музыкант, Фридрих Молчанов, скандально знаменитый своими многочисленными связями «нетрадиционной ориентации», вызывающей манерой одеваться и окладистой бородой до пояса, благодаря которой он получил кличку Борода.

Борода, то есть Фридрих, жил в многоэтажном доме в Ясеневе, в квартире, обставленной мебелью разных стилей, от венских гнутых стульев до немыслимых стеклянно-пластиковых современных конструкций. В прихожей у него висел огромный портрет женщины с красными волосами и перекошенным лицом – шедевр московского художника Власова, считавшего себя последователем Петрова-Водкина.

Борода уставился на Гладышева, не в силах вспомнить, где он его видел и откуда они могут быть знакомы. Виктор когда-то, в дни бурной молодости, помог Фридриху выпутаться из неприятнейшей истории с пьяной дракой и убийством на даче у одного артиста балета, где Борода напился и спал мертвецким сном, а когда проснулся, то застал картину в духе лучших традиций русской классики – хозяина дачи, зарубленного топором, которым Борода по приезде колол дрова для камина.

Словом, ситуация сложилась жуткая, и если бы не Гладышев…

– Витька-а-а! – наконец сообразил Фридрих, широко улыбаясь и сгребая гостя в охапку своими огромными ручищами. – Я тебя не узнал, старик! Богатым будешь! Да ты и так, я вижу, «кучеряво» живешь!

Он чуть отступил в глубь коридора, уставленного глиняными напольными вазами, и одобрительно рассматривал дубленку, хороший костюм Гладышева, дорогие туфли, шарфик, который стоил ползарплаты среднего москвича. Борода сам одевался во что попало, предпочитая черные майки, какие-то нелепые шаровары и повязанный на лбу платок, но в одежде разбирался и цену вещам знал.

– Проходи! Выпьем за встречу!

На кухне у Бороды царил живописнейший беспорядок – стены все сплошь были увешаны полками с гжельской посудой и стеклянными сосудами разных размеров, набитыми головками чеснока, стручками красного перца, луком, сушеными грибами и ягодами рябины. На столе стояла огромная фирменная бутылка водки, едва начатая, соленые огурцы на глиняной тарелке, открытая банка консервированной ветчины, маринованные шампиньоны. Борода был хорошим музыкантом – он играл на нескольких духовых инструментах и не имел недостатка в работе, что позволяло ему жить так, как он хочет.

– Я к тебе по делу, – сказал Гладышев после второй рюмки, которые у Фридриха были больше похожи на стаканы.

– Я понял, что не в гости! – Борода поморгал своими огромными цыганскими глазами и прокашлялся. – Небось помощь нужна? Давай выкладывай! «Заложить» кого требуется или как?

– Не совсем. Но, в общем, ты недалек от истины! – улыбнулся Гладышев.

Борода громко, оглушительно захохотал, так что вся посуда на кухне жалобно задребезжала.

– За что я тебя люблю, Витька, так это за то, что ты не врешь! Ну, чего тебе надобно? Говори.

Гладышев отодвинул в сторону рюмку и высыпал на стол фотографии.

– Знаешь здесь кого-нибудь?

Борода брал снимки один за другим своими толстыми волосатыми пальцами, внимательно рассматривал и откладывал в сторону.

– Ну? – не выдержал Виктор.

– Баранки гну! – разозлился Фридрих. – Не мешай, я думаю! Знаешь, почему меня родители Фридрихом назвали? – неожиданно спросил он.

Гладышев отрицательно покачал головой.

– В честь Фридриха Энгельса! Вот! Великий философ был, друг трудового народа! – Борода фыркнул от смеха, и было непонятно, шутит он или говорит всерьез.