Читать книгу "Русская красавица. Кабаре - Ирина Потанина"

— А раньше, помнится, мы друг другу доверяли, — Карпуша пафосно сощурился, и ушел, опечаленный, узнавать о наличии на меня Нинелевского времени. Пока дошел до кабинета, забыл о всех обидах, подмигнул одной из что-то пишущих в блокнотике девочек, остальным сказал, что скоро вернется. Расцвел от их ответного щебетания…

Нинель встретила разъяренной тигрицею. И даже мои искренние ахи по поводу ее отрегулированной в сторону «бизнес-леди» внешности, ничего не изменили. Впрочем, я ей очень благодарна. По крайней мере, за откровенность:

— Без вопросов, — намеренно хриплым голосом, и рублеными фразами говорила она, — Немедля тебя заберу, если не станешь выделываться. Решай сама — готова признать во мне лидера — милости просим, нет — заходи после десяти, кофейку попьем.

— Обпилась кофейку уже. Мне работа нужна. — я тоже честно ответила.

— Тогда так, — Нинель строчила словами, наподобие пулеметчицы: ритмично, монотонно, агрессивно и напористо. — Всех старых своих клиентов восстановишь. Особенно Басика — он после твоего ухода стал неконтактен. Потом, эту свою дерни, как бишь ее… Ну, муж у нее еще такой милый человек… Соседи твои по подъезду…

— Анечкины? — я, конечно, удивилась. — Зачем Анечкиным наши «женские факи»?

— Они сейчас самая модная группа. Нам интервью с ними нужно, кровь из носу. Заказчик есть, осталось согласие звезд получить… Они там с какой-то заумью: журналистам пинка под зад дают… Уломай их до конца недели.

— Посмотрим, — должного азарта относительно Анечкиных я в себе не обнаружила. — Если они не хотят светиться — напрягать не буду. Люди есть люди, имеют полное право. Были б посторонние — я бы не чистоплотничала. А так — свои совсем. Не имею права идти против их воли. Ты ж меня знаешь, я за свободу…

— Забудь, иначе не сработаемся. Что говорю — то и пиши. — Нинель сделалась вся официальная, как официантка в дорогом ресторане.

— Ладно, посмотрим…

— Можешь идти, я тебе позвоню, да, вот еще…

И пошли долгие проповеди относительно коммерческой базы и необходимости ее пополнения. О процентной оплате, о скидках для полезных заказчиков… О заявлении о приеме, которое я тут же под диктовку, как первоклассница, записала, а буквы прыгали и косились, подмигивая, потому что руками я писать разучилась уже, все больше клавиатурою… А Нинель ворчала, что неаккуратный вид официального бланка, и диктовала дальше.

И ни слова, ни слова, не говорила о творчестве. А раньше ведь все мы — горели идеями, изобретали концепции, экспериментировали… И стало ясно: это не Нинель изменилась — это время. Сам процесс работы таким стал. Даже в кулуарах теперь не до выдумок. Ремесленники, твердо стоящие на земле и работающие, как и положено, ради заработков — вот основа современной журналистики. А я тут чужая… Инородный элемент, всем мешающий.

Шла домой и раздумывала, как бы научиться шагать в ногу со временем.

/Когда оставленный судьбою,/ Я в двери к вам стучу, друзья,/ Мой взор темнеет сам собою,/ И в сердце стук унять нельзя…/ Это Хармс писал, посетив писательский дом в 35 году. Насколько чуждым он чувствовал себя среди тогдашних литераторов, настолько же родным ощущается он сейчас литераторами современными…

Всем нам давно пора родиться глубоко в будущем…

Вот такие мои дела, Димочка. Такие вот суматошные хлопоты. Но я найду еще силы, правда? Восстановлюсь, встану на ноги, соберу себя воедино, приноровлюсь и войду в колею. А ты поможешь. Так ведь?»

* * *

«Здравствуй, Димочка!

И грустно, и противно, и весело… Мимоходом, раздавили… Размазали по стенке и, не сочтя несправедливостью, двинулись дальше. Счастливого пути, не разобравшиеся! А то, что я осталась раздавленная, гадкой лужей стекающая под ноги новым будням и неприятностям, — так это мои личные трудности. И пусть не коснутся они вас, пусть никак не отразятся на дальнейших победоносных шествиях. Все слышали! Я не в претензии. Вот только, научусь дышать в этом смраде, научусь не захлебываться собственной обидой, соберу все свое хорошее, чтоб не хранить зла в памяти…

Про Рыбкины происки выяснилось, буквально на следующий день после моего тебе предыдущего послания. Скажи, а ты почту регулярно получаешь, ну, или как там она у вас называется? Не выйдет так, что ты сначала это письмо прочтешь, а потом предыдущие? Если так, ты не читай, следи за хронологией, а то не интересно дальше смотреть будет. Впрочем, хороший детектив, с какого места ни читай — все захватывает. А жизнь моя теперь превратилась в скомканные наброски какого-то полудетективного романа.

Весь вышеприведенный бред я пишу просто, чтоб потянуть время. Не представляю просто, как все это описывать, а молчать — не положено…

Едва включила телефон утром — завалили претензиями. Масковская из коридора звонит ругаться, что я на стук в дверь не реагирую — заверила, что и впредь открывать не стану, попросила не беспокоить. Лиличка от имени Рыбки выражала недовольство моим вчерашним поведением — я дала отбой и отказалась слушать ее жалобы. И тут… Звонок. Номер, вроде, не знакомый. Думала, снова Лиличка, но трубку взяла — совсем без связи из-за них оставаться не собиралась. Вдруг кто нужный позвонит? И позвонил…

— Здравствуй, — сказал Артур, и комната вмиг поплыла у меня перед глазами.

«Дать отбой? Закричать, что телефон прослушивается? Предупредить, сказать, чтоб убегал немедленно, и мне больше не звонил, потому что у меня Миша и прочие неприятности?» — именно так я думала, именно поэтому сразу не ответила.

— Что, уже и поговорить со мной почитаешь ниже своего достоинства?

— Это ты к чему? — я даже слегка обиделась. Никогда за собой заносчивости не замечала, и обвинения подобные сочла оскорбительными… Спустя секунду, почитала это уже за легкую шуточку, потому что дальше он выдал примерно следующее:

— Знаешь, поначалу я не поверил, что ты меня выслеживать решишь. Не замечал за тобой таких наклонностей. Что ненормальная — знал, что резкая и глупая — в последнюю нашу встречу убедился. Но гнили в тебе никогда не предполагал, потому только рассмеялся, когда сообщили. Хотел раньше с тобой связаться, увезти хотел, из дерьма вытащить… Все грузился ответственностью за тебя, все волновался. Потом, когда соседи тебя входящей в мою квартиру заметили, попросту перепугался. Это что ж с тобой сделать надо было, — думал, — за какое такое живое место взять, чтоб ты пошла на подобную низость… А вот теперь, когда про оплату труда узнал, все на свои места встало. Продала. И меня, и свою былую исключительность. Ты, Марина, очень сильно меня разочаровала. Об этом и звоню сообщить на прощание. Рыбке передай, что те телефоны, которые ты с моего автоответчика списала — ничем ему не помогут. Впрочем, не передавай. Ему те, кто телефон твой слушают, сообщат. Привет вам, ребята! Кстати, искать меня бессмысленно. Кто б не искал — не найдут. Я подстраховался на все сто, будьте уверены. Бедный Рыбка, бедненький… — последнее, я так понимаю, было адресовано подслушивающим. А потом снова мне: — Знаешь, в мире есть масса всего дивного. Другие страны, другие люди, экзотика… И ты лишилась всего этого, отказавшись остаться со мной. Счастья не желаю, потому что зол, и не хочу, чтоб оно у тебя было. Жаль, что ты так изменилась, Марина. Прощай…