Читать книгу "Сокол против кречета - Валерий Елманов"

Круглые глиняные горшки полетели в монголов в то время, когда они ценой огромных потерь достигли русского строя. Правда, достигли не для того, чтобы получить вожделенную добычу, а чтобы бесславно сдохнуть нанизанными на широкие острия копий, под ударами русских мечей и сабель, истекая кровью от рубленых ран огромных боевых топоров.

Второй и третьей волне атакующих пришлось полегче, но ненамного. Вслед за сосудами, которые либо раскалывались сами, либо их разбивали копыта степных коней, полетели и огненные стрелы. Некоторые падали впустую, впившись в снежную кашу, и гасли, но имелись и другие, попадавшие удачно. И это была не нефть, которую погасить можно, хотя и тяжко, но можно. Это был «греческий огонь», а говоря проще – самый настоящий средневековый напалм, которому хватало не огонька – малейшей искорки – и то тут, то там вновь слышалось жалобное конское ржание вперемешку с воплями врага.

Пушкари времени тоже не теряли. Половина по-груженых на сани пушек уже катила к лесу и к городку, где пока бездействовал Ряжский полк. Их применить теперь можно было лишь там, поскольку из-за необычно сплюснутого на самом конце дульного канала ствола предназначались они только под картечь[134].

Причина такого новшества понятна. Картечь глупа, и часть ее, даже при стрельбе прямой наводкой, вылетая из круглого пушечного ствола, летит вверх, поражая на излете и с гораздо меньшей силой. Другая часть и вовсе уходит вниз, в землю. Сплюснутые же стволы позволяли направить основной разброс картечи в стороны.

Возле орудий, остававшихся на прежнем месте, суетился сам неугомонный Михал Юрьич. Отстояв свое право стрелять возле Плещеева озера, он не собирался никому уступать его и теперь. Вести огонь по навесной траектории, чтобы ядра не задевали своих, и в то же время не слишком далеко, по возможности врываясь в самую гущу врагов, и впрямь сложно. Поэтому наиболее ответственную должность наводчика стрельбы он взял на себя, не доверяя ее никому другому.

Помогал ему корректировщик. Он восседал на специально высоком помосте, специально сооруженном для этого, и сквозь трубку с волшебными стеклами – подзорную трубу внимательно наблюдал за разрывами ядер, которые то и дело рвались в толпе атакующих монголов.

Помост с трех сторон был защищен деревянными щитами и даже имел крышу. Даже если бы врагу удалось всадить огненную стрелу в щит, то пламя все равно погасло бы. Стволы сосен, не раз окаченные водой, были сплошь покрыты ледяной коркой.

Для такой предосторожности имелись веские причины. Корректировщик был из самых лучших. Иного посади – сможет ли он на глазок определить расстояние, а также сколько чего убавить или прибавить в случае промаха? Тут ведь помимо опыта требуется еще и врожденный глазомер, так что учись не учись, но все равно так, как у Поземки, названого брата Слана, навряд ли получится.

Выросший за пятнадцать лет и превратившийся из худенького мальчишки в статного парня, Поземка почти мгновенно определял нужные поправки и передавал их горластому Гневашу: «Третья вправо два, вверх один, четвертая вверх половинку, пятая – точно…» В соответствии с его указаниями Минька руководил изменениями в наведении на цель.

Конечно, никакой сложной аппаратуры у пушкарей не было, но угломер и дальномер у них имелись. Пускай допотопные, как со вздохом говорил о них сам Михал Юрьич, но для этого времени весьма и весьма.

Дальномер изготавливался из деревянной планки, приставленной почти к самому стволу. На планке были отмечены риски, и каждая означала определенное расстояние. Поднял ствол до другой – и ядро улетит дальше, опустил – ближе.

То же самое и с угломером – такая же деревянная доска перед стволом с точно такой же разметкой. Сдвинулся ствол на одну черточку влево – значит, ядро приземлится левее саженей на десять.

Обе планки скреплялись друг с дружкой, а сама доска была намертво прижата к земле. После каждого выстрела пушка откатывалась назад, а потом вновь устанавливалась на прежнее место, но уже с учетом поправок корректировщика, а для этого требовалось держать в памяти прежние данные и не спутать пятую пушку с шестой или седьмой. Тоже задача не из легких. Но Минька справлялся, и ядра летели одно за другим, да как славно ложились-то… Ну просто душа пела.

Христос, конечно, славный малый и добряк, каких единицы, но со своей заповедью «Не убий» он явно поспешил, причем не на века, а на тысячелетия. Но если она преждевременна даже сейчас, как бы там ни голосили сторонники отмены смертной казни, то что уж там говорить о времени, отдаленном от нас на восемь веков.

Впрочем, если разбираться, то ратники Константина ее и не нарушали, ибо разве можно назвать человеком завоевателя, пришедшего к ним? Отнюдь. И не важно, как выглядит тот, кто пришел со злом. Какая разница – белокурый голубоглазый ариец, закованный в железо с головы до пят, или степняк-кочевник в овчинном тулупе? Суть их едина, и оба они – нелюди, которых без особой ненависти надо попросту уничтожить как крыс или давить как тараканов.

Конечно, работенка эта кровавая и грязная, но и ее кто-то должен выполнять, потому что надо. А в утешение себе можно вспомнить, что бывают на свете профессии куда как грязнее. Например, золотари или, скажем, политики.

Словом, можно утверждать, что русичи не убивали. Они уничтожали двуногих крыс, давили тараканов, умеющих разговаривать, и делали это весьма успешно. После первого часа боя стало ясно, что от полуторного превосходства монголов в силе не осталось и следа.

– Стоят! – радостно выдохнул Константин.

– Стоят, – зло прошептал Бату, кусая губы.

А мясорубка продолжалась, и хан, убедившись воочию, что с наскока одолеть не выйдет, повелел идти вперед главным силам – тяжеловооруженным ударным тысячам.

У них все иное, чем у рядового воина так называемой легкой кавалерии.

Иная защита – на каждом железный шлем и такой же доспех, а в руках крепкий щит.

Иное вооружение – гораздо тяжелее копье, увесистее сабля, напоминающая меч, только искривленный, а с правого боку еще и топор.

У них и кони иные, куда более выносливые, крепкогрудые, а спереди еще и защищенные толстой бычьей шкурой.

Даже враг у них особый, серьезный. Легкая кавалерия атакует любого, а они только стойкого, который уже выдержал ливень стрел, устоял под отчаянным, но легковесным наскоком и не согнулся, не побежал прочь. Раз не согнулся, значит, надо сломать.

А чтобы сломать, нужна иная тактика. Не подавить, не смять, но – прорвать. Достаточно это сделать в одном месте, реже – в двух, но всегда сбоку, на флангах. Поэтому сперва в ход идут копья, а затем, когда вражеский строй взломан, – кривые мечи и топоры.