Читать книгу "Разные оттенки смерти - Луиз Пенни"

Бовуар застыл. Но шеф продолжал, не ожидая ответа:

– И ты видел ее вместе с Дэвидом.

Бовуар заставлял себя моргать. Дышать. Но не мог. Сколько он так продержится, прежде чем отключится?

– Ты хорошо знаешь Анни.

Мысли Бовуара метались. Ему хотелось, чтобы этот разговор закончился, чтобы шеф уже высказал то, что у него на уме. Гамаш поднял голову, посмотрел в глаза Бовуару. Вовсе не сердито, даже умоляюще.

– Она говорила тебе о своем браке?

– Что? – едва слышно прошептал Бовуар.

– Я думал, она могла сказать тебе что-то, спросить твоего совета или еще что. Зная о тебе и Энид.

У Бовуара голова пошла кругом. Он никак не мог вникнуть в смысл слов шефа.

Гамаш откинулся на спинку стула, выдохнул и бросил свернутую салфетку на тарелку.

– Я чувствую себя таким идиотом. Мы замечали всякие мелкие признаки того, что дела у них идут неважно. Дэвид отменял совместные обеды, опаздывал, как в тот субботний вечер. Рано уходил. Их взаимная приязнь не проявлялась с такой очевидностью, как прежде. Мы с мадам Гамаш говорили об этом, но потом решили, что это, вероятно, просто новый этап их отношений. Что они стали менее зависимы друг от друга. К тому же многие пары, бывает, отдаляются, а потом снова сходятся.

Бовуар почувствовал, что его сердце опять забилось. Ударило так, что у него застучало в висках.

– Вы хотите сказать, что у Анни с Дэвидом трудности?

– Она тебе ничего не говорила?

Бовуар покачал головой. Почувствовал, как его мозг плещется внутри черепной коробки. А в мозгу одна только мысль: у Анни с Дэвидом трудности.

– Ты ничего не замечал?

Замечал ли он? Что из того, что он замечал, было реальностью, а что – игрой воображения, преувеличением? Он помнил пальцы Анни на руке Дэвида и безразличие Дэвида. Его отсутствующий вид. Рассеянный.

Бовуар видел все это, но боялся верить, что это что-либо иное, чем ощущение неловкости. Любовь, растрачиваемая на человека, которому все равно. Что это только его ревность, а не реальное положение вещей. Но теперь…

– О чем вы, шеф?

– Вчера Анни пришла на обед и поговорить. У нее с Дэвидом трудности. – Гамаш вздохнул. – Я надеялся, она что-то сказала тебе. Хоть вы и спорите, я знаю, что Анни для тебя как младшая сестренка. Сколько ей было лет, когда вы познакомились?

– Пятнадцать.

– Неужели столько лет прошло? – удивленно проговорил Гамаш. – Несчастливый год для Анни. Надо же, ведь ты был ее первой любовью.

– Я – ее первой любовью?

– А ты не знаешь? Да-да. Каждый раз после твоего прихода мы с мадам Гамаш выслушивали это. Жан Ги то, Жан Ги сё. Мы пытались ей объяснить, какой ты недоумок, но это лишь усиливало ее влечение к тебе.

– Почему же вы мне не сказали?

Гамаш недоуменно посмотрел на него:

– Тебе это было бы интересно знать? Ты уже тогда ее поддразнивал. Это могло бы стать вообще невыносимым. И потом, она умоляла нас ничего тебе не говорить.

– Но вот вы сказали.

– Нарушил ее доверие. Надеюсь, ты меня не предашь.

– Постараюсь. А что за проблема с Дэвидом? – Бовуар посмотрел на свой недоеденный бургер, словно тот вдруг совершил что-то чудесное.

– Уточнять она не пожелала.

– Они расстаются? – спросил он, надеясь, что его голос звучит с вежливой незаинтересованностью.

– Не знаю, – ответил Гамаш. – В ее жизни столько всего происходит, столько всяких перемен. Ты же знаешь, она сменила работу. Поступила в суд по семейным делам.

– Но Анни ненавидит детей.

– Да, она не умеет себя вести с ними, но не думаю, что она их ненавидит. Она обожает Флоранс и Зору.

– А как иначе, – сказал Бовуар. – Ведь это ее семья. Возможно, она в старости будет зависеть от них. Станет обиженной на мир тетушкой Анни с засохшими шоколадками и коллекцией дверных ручек. А им придется заботиться о ней. Поэтому она теперь не может ронять их головой вниз.

Гамаш рассмеялся, а Бовуар тем временем вспоминал: Анни с первой внучкой шефа, Флоранс. Три года назад. Флоранс едва начала ходить. Наверное, именно тогда впервые и проявилось его чувство к Анни. И он был потрясен его силой и глубиной. Оно обрушилось на него. Поглотило. Сбило с ног.

Но само это мгновение было таким кратким, таким хрупким.

Он видел Анни. Она держала на руках племянницу и улыбалась. Шептала что-то крошке.

И Бовуар вдруг понял: он хочет иметь детей. И хочет, чтобы их рожала ему Анни. Никто другой.

Он представлял себе Анни, которая держит их дочь или сына.

Анни. Обнимает его.

Он почувствовал, как вырвалось на свободу его сердце, спущенное с цепей, о существовании которых он даже не подозревал.

– Мы посоветовали ей попытаться уладить отношения с Дэвидом.

– Что? – чуть не выкрикнул Бовуар, вернувшийся к действительности.

– Мы не хотим быть свидетелями ее ошибки.

– Но, может быть, – сказал Бовуар, чьи мысли метались, – может быть, она уже совершила ошибку. Может быть, ее ошибка и есть Дэвид.

– Может быть. Но нужно, чтобы она была уверена.

– И что вы предлагаете?

– Мы сказали ей, что поддержим любое ее решение, но мягко намекнули, что стоило бы обратиться к психотерапевту по семейным вопросам, – сказал шеф, кладя свою большую выразительную руку на деревянную столешницу и стараясь удержать взгляд Бовуара.

Но видел он перед собой только дочку, его маленькую девочку в их гостиной в воскресенье вечером.

От приступов ярости она переходила к рыданиям. Она ненавидела то Дэвида, то себя, то родителей, которые предлагали обратиться в психотерапевтическую службу.

«Может, ты скрываешь от нас что-то еще?» – спросил наконец Гамаш.

«Что, например?» – спросила Анни.

Ее отец помолчал несколько секунд. Рейн-Мари сидела рядом с ним на диване, переводя взгляд с мужа на дочь.

«Он с тобой ничего такого не сделал?» – спросил Гамаш. Четким голосом. Глядя в глаза дочери. В поисках правды.

«Физически? – спросила Анни. – Ты спрашиваешь, не ударил ли он меня?»

«Да».

«Никогда. Дэвид никогда бы не пошел на это».

«Может быть, он унижал тебя каким-то иным способом? Эмоционально? Он не скандалист?»

Анни отрицательно покачала головой. Гамаш не отрывал взгляда от дочери. Так много подозреваемых сидели перед ним, и он вглядывался в их лица, стараясь увидеть правду в их глазах. Но ничто из того прежнего опыта не казалось таким важным.