Читать книгу "Ветер с востока - Александр Харников"

– Ну что ж, товарищ гвардии капитан, съездим, – хриплым простуженным голосом сказал мне сержант, посмотрев на меня красными от недосыпа глазами, – заодно я и гляну лично, что там творится на этих хуторах.

А увидев новенький трофейный немецкий БТР и моих славных «охотников за скальпами» увешанных оружием, как новогодние елки игрушками, сержант госбезопасности только присвистнул от удивления. Парни у меня серьезные, половина – спецура из XXI века, другая половина прошла всю войну в разведке от 22 июня в дельте Дуная. Одесса, Севастополь, Евпаторийский десант – и дальше уже с нами… И обе этих половины уже обменялись опытом, и друг за друга порвут кого хошь, как тузик грелку. Вот в такой теплой компании я и сержант ГБ и поехали на тот самый хутор.

Вообще, буржуазная Латвия между восемнадцатым и сороковым годом была страной, где вся власть принадлежала таким вот «хозяевам» Латышский кулак был опорой режима Ульманиса. Он же двумя руками поддержал немецкую оккупацию, совершая зверства, в которых сами немцы предпочитали не участвовать.

Короче, мы опоздали. Тела четырех красноармейцев в истрепанных донельзя гимнастерках и двух женщин средних лет со связанными за спиной руками были обнаружены в небрежно засыпанной яме на скотном дворе. Уж чего-чего, а искать такие вещи мы умеем. Все они были убиты ударом тяжелого предмета по затылку.

Схватившегося было за двустволку старшего хозяйского сынка мы пристрелили на месте. Почти не глядя. На короткой дистанции последний писк армейской моды – девятимиллиметровый ППШ с пистолетной рукоятью и ручкой под цевьем – машинка удобная и убойная. А реакция у моих ребят всяко получше, чем у кулацкого сынка, который ранее стрелял только по воронам да по безоружным пленным.

Все же мы не на пикник ехали, и были готовы ко всему. Мелькнул в окне неясный силуэт с чем-то похожим на оружие в руках, легким движением взлетел ствол автомата, раздался звук рвущегося брезента – тр-р-р-р, – брызнуло во все стороны стекло, и одним потенциальным «лесным братом» стало меньше. Ну, что поделать, злые мы, и память у нас крепкая. А у кого нет памяти о будущем, тому ее заменяет пролетарское чутье и фронтовая закалка. Да и нет между нами разницы, мы – это они, а они – это мы. Фронтовое братство.

После того как были найдены трупы убитых рабов Ганса, мои ребята просто озверели. Сержант Иванов только головою крутил. Хозяев и работников из местных положили мордой в жидкую грязь, перемешанную с навозом. Всех без разбора. Туда же бросили нафаршированную свинцом тушку старшего сынка. Перевернули дом и сараи вверх ногами, вывернув все наизнанку. Нашли и золото в мешочке – выдранные зубы, кольца и сережки, пачки советских рублей и немецких рейхсмарок, серебряный портсигар и две пары часов. Сержант составил соответствующий акт и опись. Пока в доме и во дворе шел обыск, я связался с замполитом Брежневым и попросил выслать транспорт за конфискуемой скотиной. Хозяевам она теперь без надобности. Свиньи, бычки, коровы – все это по акту отправили в санбат. Нашим раненым и интернированным иностранным гражданам, среди которых были и дети, свежее мясо и молоко не повредят. Прислали машину и за арестованными. Сержант Иванов увез их в Ригу на улицу Валдемар, где лично устроит им персональный ад, беседуя с ними по душам. Потом трибунал, и адью, аллюр три креста в центр мирового равновесия. Мы же, выполнив задачу, с чувством исполненного долга вернулись на нашу базу в Усть-Двинскую крепость.

На следующий день я снова заехал в санбат проведать «крестницу» Так и прикипел я к ней – есть в Мари какой-то животный магнетизм. Как прикасаюсь к этой девице, так меня каждый раз будто током бьет. И ведь не мальчик-то. И не беда, что мы друг друга почти не понимаем. Она потихоньку учит русский, а я французский. Вдруг еще пригодится воды напиться, если наступать в этот раз будем не до Эльбы, а до самой Атлантики.

Любовь ли это? Не знаю. Наверное, это нормальная реакция организма на почти три месяца тяжелых боев и пребывания между жизнью и смертью. Любовь – это как бы протест души против ужаса войны. А тут еще, как поется в песне, «дан приказ ему на запад…» Но вдруг это все ж любовь, которую потеряешь? Ведь потом всю жизнь жалеть будешь. К тому же она иностранка, зашлют куда-нибудь к черту на кулички, ищи ее потом. «И только через пятьдесят лет в передаче Игоря Кваши "Жди меня" они встретились вновь…» Нет, такого мне не надо.

Короче, отдал я распоряжение своему заму Пете Борисову готовить к отъезду первый взвод и собираться самому, а пока он там суетится, пошел к генералу Бережному – искать ответы на вечные вопросы. Николаич – человек опытный, может, чего и подскажет. Да и присмотрит, чтобы с моей любимой не случилось чего неприятного.

– Знаешь, Коля, – немного подумав, сказал он мне, – любовь это или нет, ни я, ни кто другой не скажет. Этот вопрос вы сами должны для себя решить. Только вы двое, и никто иной. Чтобы с твоей Мари ничего плохого не случилось, я, конечно, прослежу. Если уж ты к ней так прикипел, то лучше всего будет отправить ее вместе с нашими ранеными в Крым, в Евпаторию. Это я обеспечу. А там доктор Сергачев ею займется, поставит на ноги.

Леонид Ильич тяжело вздохнул и задумался.

– Ты, Коля, лучше вот о чем подумай, – сказал он, – ты гвардии капитан сил особого назначения Красной армии. Тебя лично знают такие люди, как Василевский, Рокоссовский, Шапошников, Сталин, Берия. Сегодня капитан, завтра майор, подполковник, полковник… А там и до генерала недалеко. На войне люди растут быстро, если они только не превышают предел полномочий и если их не убивают. Предела твоих возможностей не знаю даже я, а для того, чтобы тебя убили, ты слишком везучий. В нашем деле это тоже кое-что значит. Так что все у тебя впереди, причем в ближайшее время…

Теперь посмотри на свою Мари. Она иностранка – и это не есть хорошо. Впрочем, как я слышал, политика меняется. Но все же тут есть один момент… Причем очень скользкий. Представь, что закончилась война, ты и она остались живыми, и вы поженились… Ты уже генерал или полковник, в твоей голове государственных секретов – как блох на бродячей собаке. Представил?

Я в ответ кивнул, ибо так себе дальнейшую жизнь и представлял.

– И вот, – продолжил Бережной, – в этот самый момент наивысшего счастья к твоей жене приезжает кто-нибудь из родственников. Ведь она не сирота? Нет, вот видишь… Ну, в общем, начинает он ее охмурять, рассказывать о родном Льеже или Генте… откуда она, не помнишь? Из Брюгге? Ну, пусть будет из Брюгге…

И твоя Мари может растаять, не выдержать… Нет, она не будет выпытывать в постели военные и государственные секреты. Но кое-что, то, что она увидит и услышит, хотя бы краем уха, она может рассказывать «родственнику» Ты понимаешь, о чем я веду речь?..

Может быть, я ошибаюсь и возвожу напраслину на Мари. Но я просто по должности своей обязан об этом думать. И ты подумай об этом, Коля. Сумеешь сделать так, чтобы она полностью порвала с тем миром, стала русской фламандского происхождения – тогда все замечательно и ты вытянул счастливый билет. А если ты в этом не уверен, тогда вам лучше расстаться, пока еще между вами ничего не было. И ваша разлука даст тебе время понять, кто ты для нее и кто она для тебя. Время и расстояние не только лечат, но и укрепляют духовно. Вот тебе и весь мой совет. А сейчас иди, собирайся, труба зовет – пора в путь дорогу.