Читать книгу "Вечный сдвиг - Елена Макарова"

Лео Крамар достает вторую фотографию. На ней импозантный художник в шляпе перед мольбертом.

Это – брат моего отца, Бедя Майер, тоже художник. Сгинул в 1939 году. Так и не удалось его разыскать. Сегодня ему было бы девяносто лет.

Но ведь живут и после девяноста!

1996, февраль. Справка из Бейт-Терезина. «Перец Бедя Майер, 1906 г. р. проживает в Герцлии, по адресу Анна Франк, 2».

1996, апрель. Комната Беди и Ханы Майеров в доме престарелых. За маленьким столом сидят хозяева, Лео Крамар с женой и мы с мужем.

Лицо Беди крупным планом. В глубоких морщинах, как в растрескавшейся земле, два озерца – два голубых глаза, в них искрится счастье. Огромный нос хребтом разделяет худое бугристое лицо. В профиль Бедя похож на кондора. В левом ухе с вытянутой мочкой – слуховой аппарат. Этим ухом Бедя слышит. Хана, пожилая статная красавица, ставит на стол пироги.

Бедя: Лео, я тебя по ушам узнал! Ты и в детстве был лопоухим…

Но как снять то, что уже произошло? В начале фильма пойдет голос за кадром, а потом вступит сам Бедя. У нас отснято множество бесценного материала: Бедя за мольбертом, Бедя играет в бридж, Бедя рассказывает…

* * *

* * *

Родился я, как тебе известно, в 1906 году, в Ходонине. Историческое место, родина Томаша Масарика, президента Чехословакии. Навещая родные края, он первым делом останавливался у нашего трактира. Весь город сбегался. Не столько из-за Масарика, сколько из-за его машины. В ту пору машина была дивом.

Я на шесть лет младше брата Лео. Тот здорово рисовал. Помню, он написал маслом какое-то дерево, вставил его в красивую раму, и картину взяли на выставку. Отличная копия природы! Я до второго класса рисовал скверно. «Взял бы рисунок у брата, получил бы грамоту», – жалел меня учитель. Остальные-то отметки у меня были хорошие. В четвертом меня прорвало. Профессор Ливора посмотрел на мои рисунки и говорит: «Этот жиденок творит чудеса!». Школа у нас была большая, на семьсот учеников. Мы с Лео были единственными евреями среди семисот протестантов, лютеран и католиков. В 16-м году, до переворота, нашей страной руководил Франц-Иосиф, и из уважения к его сединам нас, евреев, отдавали в немецкоязычные школы.

Ходонин – это южная Моравия, на границе со Словакией. И по сей день я нахожусь под неизгладимым впечатлением от ярких национальных костюмов.

В шестом классе мне пришлось прервать учебу. Отец умер, брат изучал архитектуру в Праге, сестра вышла замуж и уехала в Вену. Трактир достался моему отцу от маминого, – тот завел его аж в 1860 году! Три поколения знало дорогу к трактиру. Лошади автоматом останавливались, – если крестьянин из соседней деревни не знал, где трактир, лошадь доставляла его туда прямиком. У входа всегда стояла огромная кадка с ключевой водой, а в трактире ждало свежее пиво.

Я продолжал рисовать. Трактир жил своей жизнью, я своей. Я брал краски и уходил на пленэр до обеда. Мама много с меня не спрашивала. Иной раз пошлет меня в лавку, а я встречу на дороге какую-нибудь девчонку и давай крутить амуры… Когда тебе восемнадцать, тебя занимают девушки, а не температура пива.

Я пошел к Ливоре и сказал: возьми меня к себе работать. Ливора согласился. Он меня многому научил. Потом меня забрали в армию, но только на год, поскольку я был единственным подспорьем в семье. После армии я продолжил учебу у Ливоры.

Лео нравились мои работы. И он повез их в Прагу, к профессору Тиле, преподавателю Пражской академии художеств. Тот сказал Лео: «Если бы твой брат смог приехать в Прагу, я бы его принял».

Тиле был старомодным, когда он рисовал лес, так у него каждый лист на дереве был тщательно выписан. При этом он горячо поддерживал новомодные увлечения студентов. Его задачей было обучить грамматике. Он говорил: «Теперь, когда вы знаете грамматику и у вас образовался необходимый словарный запас – я вам не нужен, пишите свои стихи сами».

Но как я мог уехать в Прагу? Матери шестьдесят, не оставить же ее одну, да еще и трактир… Нанять работника? К тому же за обучение надо платить. У нас таких денег не было.

В войну трактир взорвали. Русские освобождали Ходонин. Взорвали бомбу на вокзале, прямо рядом с нашим домом. Сгорели все мои картины. С того времени, когда я был молодой и красивый, сохранилась лишь одна акварель, которую я подарил возлюбленной. Всем своим возлюбленным я дарил картины. Так что рисовал я много. Одна из возлюбленных вышла замуж за богатого. Им удалось вывезти в Палестину контейнер с вещами, среди прочего мою акварель и письма. Встретились мы случайно, в 46-м. После стольких лет, да каких лет, целая эпоха – с 1938 по 1945! Они пригласили нас с Ханой в гости. И что мы видим – мой натюрморт с маской. Подумать, уже тогда у меня были маски! Картину я выпросил в обмен на другую. Она предложила и письма забрать. Но я не согласился – негде мне их хранить. У нас была малюсенькая комната… Натюрморт – дело другое.

В 30-х годах я жил и работал в Праге. В издательстве Сынека выпускали подарочную серию классики с офортами. Маленькие книжечки, библиографическая редкость – Достоевский, Мериме, Золя… Нет, Золя не было. Бальзак. Я иллюстрировал «Декамерон», но он так и не вышел, слишком фривольно. Теперь другой мир, а тогда «Декамерон» читали тайком. Сынек знаменит тем, что впервые издал Швейка. С иллюстрациями Лады.

У Лео было прозвище Амантус, согласно греческой мифологии – «любимец женщин». Лео был личностью артистической. Он был поглощен архитектурой и строил всегда что-то из ряда вон выходящее. Например, виллу режиссера Авербуха на Барандове. Помню черный линолеум – нечто футуристическое, лестницу из стекла. Под его началом было два инженера-строителя.

Авербух, еврейский малорослый толстячок, шикарно танцевал. При этом у Лео, как мне кажется, был роман с его женой. В 38-м они уехали в Америку и оттуда выслали Лео приглашение. Но тот ни за что не хотел уезжать из Праги. Ни за что. «Я тут останусь последним евреем. Пусть меня возят в клетке и всем показывают – вот он, последний еврей Праги».

Иногда Лео навещал нас в Ходонине, – день-два, не больше. Характер у него был замечательный. Легкий. Обожал красивые шляпы. Он носил только новомодные, я за ним донашивал. На фотографии я в его шляпе, видишь? Думаю, Лео угождал вкусу жен заказчиков, если те того стоили. У него было множество прекрасных дам.

Мать шведского Лео была студенткой. Тихая, скромная девочка, чешка, он ее соблазнил. Наверное, она рада была поддаться соблазну. Если бы он на ней женился, шведский Лео оказался бы в Терезине. Но этот роман не был закреплен брачными узами, и это большая удача.

Лео любил жизнь, женщины любили его… Лео погиб, а наша мать выжила в Терезине, ей тогда было 78 лет. Лео убили, я стал мизантропом.

* * *

В 1940 году группа чешских евреев нелегально отправилась в Братиславу, чтобы оттуда по Дунаю добраться до Черного моря и под панамским флагом уплыть в Палестину.