Читать книгу "Есть! - Анна Матвеева"

И я промолчала – лично меня никто ни о чем не спрашивал. Наш эксцентричный начальник часто выкидывает коленца, так что странный вопрос его мог, повисев некоторое время в воздухе, растаять сам собой. Но тут мои пирожки с грибами повели себя непредсказуемым образом: они вдруг запахли во весь дух, как будто отозвавшись на вопрос П.Н. Запах был таким одуряюще вкусным, что Юрик (обойдется без отчества) сглотнул слюну, как лягушка муху, Аллочкины тонкие ноздри затрепетали, а П.Н. погрозил мне пальцем, будто нашкодившей соседской девочке, которую очень хочется выпороть. Но нельзя.

Я достала пакет с пирожками и молча протянула его П.Н.

– Вы не возражаете, Павлуша? – спросил Юрик, перехватил пакет и выудил пирожок.

Сотрудники телеканала изучали узоры на скатерти, П.Н. побледнел, и только лицо Еки оставалось таким же выразительным, как пустая тарелка.

– М-м-м… – Юрик откусил половину пирожка и снисходительно кивнул, словно мэтр, принимающий экзамен у юного дарования.

Дод Колымажский вцепился в мою руку, Ирак что-то громко шептала – казалось, она молится. И тут П.Н. вырвал у Юрика пакет с пирожками и перевернул его над своей тарелкой. Пирожки посыпались градом, отскакивая и ударяя по соседям – голубое платье Еки удостоилось сразу двух ударов, оставивших неровные жирные пятна. Ека преспокойно подняла пирожки брезгливыми пальцами и бросила на тарелку, как мертвых мышей.

– Кофе готов, – сияющий Петя П е тров появился на пороге с кофейником.

– Юрик! – взревел П.Н. – Это были мои пирожки! И это была моя телекомпания! И вот это, – он ткнул в меня пальцем, как на фреске Микеланджело Бог Отец в Адама, – это была моя любимая телеведущая. И она сделала замечательные пирожки!

– В которых мало соли, – вмешалась Ека.

– Да ты их не пробовала!

Петя Петров дрожащими руками пытался пристроить на столе кофейник. Уши его под колпаком горели, словно алые маки на тосканских полях.

– Необязательно читать всю книгу, чтобы составить о ней верное представление, – сказала Ека. – Мы с вами, Павел, как филологи отлично это знаем. Достаточно открыть книгу в двух-трех местах, чтобы понять, стоит ли она внимания. И с едой так же: я определяю качество блюда по запаху и внешнему виду.

– Ты определяешь по запаху и внешнему виду количество соли? – расхохоталась Аллочка.

Я ни разу до этого не видела, как она смеется: зрелище оказалось специфическим. Смеющаяся Аллочка – почти «плачущий большевик». П.Н., похоже, тоже впечатлился и развернул к ней стул:

– Аллочка, скажи, что мне делать? Распустить вас всех? Закрыться и проживать сэкономленные на завтраках деньги? В последние годы мы работали в убыток – взлет начался, когда пришла Ека. Да, Геня, нравится тебе это или нет, но Ека порвала все рейтинги. Рекламу дают нынче только под нее, все остальные программы – паразиты или благотворители.

– «Ека-шоу» – успешный проект, – признала Аллочка. – Более чем просто успешный, но почему мы должны расставаться с любимыми программами и… людьми?

– Слушайте, хватит говорить обо мне так, будто меня здесь нет, – вскипела и я. – Кто-нибудь объяснит мне, что такое «Ека-шоу»?

– В лесу его не показывают, – сказал Пушкин. – Ека сделала невозможное. Точнее, она делает невозможное каждый день.

– Кстати, Ека, мы опаздываем. – Иран постучала своими огромными пальцами по пустому запястью: она никогда не носила часов. – Тебе еще нужно переодеться. Эти пятна…

– Приятно было позавтракать с вами вместе, – улыбнулась Ека, отодвигая тарелку с пирожками. – Увидимся!

– Зайди после трех, – буркнул П.Н., глядя мне куда-то в ухо.

– Мне надо увидеть это шоу, – сказала я Пушкину.

Аркадий оживился:

– Да без проблем! Дод хоть сейчас проведет тебя в студию. Но приготовься быть изрядно фраппированной. Знаете, я все же выпью кофе. Вы как?

Аллочка уже разливала горячий душистый напиток по чашкам. Ирак, Колымажский и милый Славочка отважно хрустели пирожками.

Читателю, разумеется, известно, как отбирается публика для ток-шоу. Эта шатия-братия слоняется целыми днями по зданию телецентра или – в нашем случае – заруливает на канал «Есть!» специально. Часто это одни и те же лица, проверенные и узнаваемые, которых наш штатный визажист (рассказывала ли я вам про Эмму Буркину? Напомните, потом расскажу) бегло припудривает перед съемками. Студенты, личные знакомые сотрудников, поклонники, отобранные Колымажским, а также случайно пришедшие к нам в поисках смысла жизни пенсионеры, пионеры и домохозяйки.

Во всяком случае, когда я вела кулинарные ток-шоу и телесостязания поваров, все обстояло именно так.

В студии, которую спешно переоформили под «Ека-шоу» (а может, не спешно? Может, подготовка велась за моей спиной долгие месяцы?), сидело столько народу, что Дод не сразу нашел местечко для нас. Извиняясь, я втиснулась между пышным мужчиной в ромбовидном галстуке и ничем не приметной тетечкой.

– «Приветствую тебя, пустынный уголок», – пробурчал сверху голос Пушкина. Не голос, глас Божий! Впрочем, режиссер в студии так и так чувствует себя Богом.

Дод тем временем сдвинул пышного мужчину в сторону. Пышный, как все люди уходящего поколения, молниеносно уяснил статусную и начальственную информацию и спорить с Колымажским не стал. Скрестил толстые ножки и впился взглядом в подмостки, на которых красовалась самая фантастическая плита, какую только можно представить.

Студия была оформлена в излюбленных Екиных голубых тонах, которые, на мой взгляд, не стимулируют аппетит, а напрочь его отбивают.

Я нервничала – все время казалось, что народ вокруг меня узнает и шушукается, но на самом деле, видимо, пора привыкать к мысли, что узнавать меня больше никто не будет. За исключением родной матери. А ведь никто не предупреждал, что это окажется так больно! Всего пятнадцать минут назад я влезла в Интернет, уверенная в том, что мои верные поклонники не оставили свою Геню, – увы, все они теперь обсуждали великолепную Еку Парусинскую. Мой Живой Журнал превратился в Мертвый – там не было ни одного нового комментария. Я чувствовала себя будто невеста, украденная на свадьбе, – невеста, которую жених так и не стал искать.

Колымажский вздыхал и маялся: ему явно хотелось рассказать мне все, что случилось на телеканале «Есть!» в последний месяц, но каждый раз Дод останавливал себя на полузвуке.

В проходах подскакивали не в меру яростные Екины фанаты – совсем юные девочки и мальчики в голубых фартуках. На их фоне три лысых неподвижных головы, маячивших у нас перед носом, выглядели многозначительно, как заколдованные лесные валуны. Одна из этих голов приклеивала к себе взгляды складкой на загривке – на вид нежном и мягком, будто дорогой диван.

Через проход от нас сидела очень некрасивая толстая девочка в очках, ее держал за руку точно такой же некрасивый толстый папа.

– Работаем! – прокричал сверху режиссер, а моя соседка зааплодировала, высоко подняв руки – словно убивала на лету комара.