Читать книгу "Равнодушные - Альберто Моравиа"

Он грубо толкал Микеле в спину, не давая ему никакой возможности вырваться.

— Негодяй! — закричал Микеле, чувствуя, что вот-вот упадет. — Подлый негодяй!

— Да, да, — негодяй! — подтвердил Лео, выталкивая его в коридор. — Но сколько бы ты ни надрывался, из дома моего ты сейчас уберешься.

В эту секунду дверь спальни отворилась, и вошла Карла.

Сна была без жакета — в короткой юбке и шерстяной коричневой блузке. Похоже, что одевалась она впопыхах. Растрепанные волосы, лицо — усталое и помятое, какое бывает у женщин, не успевших утром привести себя в порядок. Она закрыла дверь и, не спуская глаз с Микеле, вышла на середину комнаты.

— Услышала шум, — сказала она, — и решила посмотреть, что происходит.

— Как! — воскликнул Лео, который после секундного замешательства бросил Микеле и подбежал к ней. Он грубо схватил ее за руку. — Как ты посмела выйти?! Я же тебе велел оставаться в спальне! Хорошо же ты ко мне относишься! Да вы оба ненормальные!.. Как ты могла?!

От ярости он не в силах был выговорить больше ни слова. Наконец он сумел совладать с нервами.

— Но раз уж ты вышла, — пробурчал он, — то полюбуйся на своего братца. Хорош, нечего сказать! Врывается в чужой дом и стреляет в людей. Впрочем, разбирайтесь сами… Я умываю руки…

Он отошел к окну и с деланно спокойным видом сел в кресло.

Микеле смотрел на сестру. Куда девался весь его гнев? Испарился при одном появлении Карлы. Если б Лео так бесцеремонно не схватил Карлу за руку и не будь она одета так небрежно, он не мог бы с уверенностью сказать, что сестра — любовница Лео.

„Представляю, в каком она была виде, когда я пришел!“- подумал он, жадно стараясь отыскать следы недавней любовной сцены. Томное выражение на усталом лице, круги под глазами, остатки помады в углах губ, блуждающий взгляд — все подтверждало его подозрения. Но само тело, которое только что содрогалось от неистовых ласк Лео было совершенно таким же, как всегда.

Лишь видневшаяся из-под не застегнутой доверху блузки белая полоска груди казалась чуть припухшей. Разыгравшееся воображение, помогло ему живо представить себе, что все ее тело, наверно, в синяках от страстных поцелуев Лео.

— Поздравляю, — с трудом выговорил он наконец. — Но, право же, незачем было одеваться… Ты могла, как и Лео, выйти в одном халате.

Он показал на Лео. Тот с силой запахнул халат на груди.

Короткое молчание.

— Микеле, не будь таким жестоким! — внезапно сказала Карла жалобно, просяще. — Дай мне объяснить…

— Что тут объяснять! — Микеле подошел к столу и тяжело на него оперся. — Не знаю, любишь ли ты его, — продолжал он так, словно Лео вообще не было в комнате, — но одно ясно — ты сама, своими руками погубила себя… Ведь ты знала, что это за человек и как он дорог маме. И все-таки отдалась ему…, К тому же я уверен, что ты его не любишь…

— Не люблю, — не поднимая глаз, подтвердила Карла. — Но была другая причина!

„А, вот оно что! Была другая причина!“ — повторил про себя Лео. Он смотрел на обоих, брата и сестру, с презрительным любопытством. Гнев его утих, и теперь он спокойно ждал, как дальше развернутся события. „Я бы мог легко объяснить, что это за причина, — думал он, вспоминая, с каким сладострастием Карла предавалась любви всего десять минут назад. — Причина эта называется похотью, жаждой наслаждений…“

— Ты сама не знаешь, почему решилась на эту низость, — продолжал Микеле. Он вошел в роль, и ему казалось, что он читает в ее виновато опущенных глазах, как в раскрытой книге. — И ничего не сможешь объяснить.

— Нет, знаю, — возразила она, окинув его быстрым взглядом.

— Тогда объясни.

Карла в смятении переводила взгляд с Микеле на Лео. „Чтобы начать новую жизнь“, — хотела она ответить. Но у нее не хватало духу. Прежняя искренняя надежда теперь казалась ей глупой и нелепой. Ведь что изменилось в ее жизни, кроме того, что она утратила девственность?! Стыд, боязнь, что ей не поверят и поднимут ее на смех, мешали ей признаться в своей давней» несбыточной мечте. Она опустила голову, так ничего и не сказав.

— Я сам тебе скажу — почему! — воскликнул Микеле, очень довольный собой и в то же время страшно злой оттого, что приходится играть роль сурового обвинителя. («Что я — отец семейства?» — подумал он.) — В минуту слабости и тоски ты покорно уступила домогательствам Лео. Только потому, что он оказался рядом. Иначе бы ты сошлась с любым другим, прояви тот настойчивость… Ты отдалась ему без всякого чувства. Чтобы хоть что-то сделать.

— Да… хоть что-то, — повторила она.

«И это она называет „сделать хоть что-то“», — усмехаясь, подумал Лео. Он не испытывал жалости ни к ней, ни к Микеле. Но больше всего его злило, что Микеле, этот сумасбродный мальчишка, который пытался его застрелить и при этом забыл зарядить пистолет, и эта шлюшка Карла, которая всего несколько минут назад лежала голая в его объятиях и позволяла ему все, изображают из себя суровых судей. С заоблачных высей, в ореоле святости, с ангельскими крылышками за плечами, они разыгрывают из себя чистых и благородных, а его бесчестят, смешивают с грязью. «Хватит притворяться! — хотелось крикнуть ему. — Не надевайте на себя личину благонравия, прервите обвинительные речи… Назовите вещи своими именами… Не притворяйтесь так нагло… Будьте самими собой». Однако он сдержался — очень уж ему хотелось посмотреть, чем кончится объяснение между братом и сестрой.

— А потом ты поняла, что ничего не изменилось, — продолжал Микеле. — Вырвалась из невыносимых условий, чтобы попасть в условия такие же безотрадные и тоскливые… Вот как все было!..

Он на миг умолк, взглянул на Карлу и увидел, что она застыла в неподвижности. Упрямо молчит и выслушивает его упреки, хотя и почтительно, даже покорно, как и подобает хорошей сестре, но совершенно равнодушно. И уж наверняка не чувствует за собой вины. В то же время он понимал, что и вся эта сцена — от начала до конца надуманная, фальшивая, что он принуждает себя действовать, — и ему стало нестерпимо больно и стыдно.

«Вокруг сплошная тьма! — подумал он. — Черная, непроглядная».

Он опустил глаза.

— Все придется начинать сначала, — проникновенно, но очень неуверенным голосом сказал он. — Наши ошибки порождены скукой, отчаянным желанием поскорее насладиться жизнью… Ты не любишь этого человека, я не испытываю к нему ненависти… И все-таки наши судьбы, хоть и по-разному, переплелись с его судьбой… — Сердце сдавила тоска. От сознания собственного бессилия ему хотелось закричать. Но он лишь горько заключил: — Должна же когда-нибудь и для нас начаться новая жизнь!

— Новая жизнь? — словно эхо, с тоской повторила Карла.

Она подошла к окну. Первые капли дождя упали на пыльные стекла. Какое-то мгновение она зачарованно смотрела в окно. Новая жизнь! А тюка ничего не изменилось. Ее грязная любовная интрига так и осталась грязной интригой, и ничем иным. Ей показалось, что она вот-вот задохнется.