Читать книгу "Ночной портье - Ирвин Шоу"

— Теперь я понимаю, — все еще смеясь, сказала Эвелин, — почему ты хочешь жениться на мне, как-никак я адвокат. — Она наклонилась и поцеловала меня. — Не терзайся, милый. Я и сама не прочь взять при удобном случае то, что плохо лежит.

В эту ночь мы спали, крепко обнявшись. Ничего больше не говоря друг другу, мы оба поняли, что завершается одна глава нашей жизни и начинается другая.

Мы подъехали к аэропорту Орли, но Эвелин не захотела выйти из машины.

— Прости, дорогой, но я не люблю прощаний в аэропортах и на вокзалах, — сказала она.

Я нежно поцеловал ее, она матерински потрепала меня по щеке.

У меня в глазах стояли слезы; ее глаза были сухи, но блестели ярче обычного. Загорелая, посвежевшая, она выглядела красавицей.

— Позвоню тебе, — сказал я, вылезая из машины.

— Обязательно позвони. У тебя же есть мой телефон в Сэг-Харборе.

Наклонившись в машину, я еще раз поцеловал ее.

— Ну, пока, — ласково попрощалась она. Я последовал за носильщиком, который понес мой багаж на посадку. На этот раз я лично убедился в том, что багажные квитанции точно соответствуют ярлыкам на моих чемоданах.

Уже в самолете я ощутил недомогание, а к тому времени, когда самолет приземлился в бостонском аэропорту «Логан», из моего носа лило и я без конца чихал и сморкался. Должно быть, таможенник сжалился, увидев мое состояние, и не стал досматривать мой багаж. Так что платить пошлину за пять костюмов, купленных в Риме, мне не пришлось. Я воспринял это как добрый знак в компенсацию простуде. Таксист отвез меня в отель «Риц-Карлтон», где я заказал номер на солнечной стороне. Что-что, а наставления Фабиана — непременно останавливаться в лучшем отеле города — я усвоил твердо. Позвонил портье, сказал, что мне нужна Библия, и вскоре мальчишка посыльный принес мне дешевое издание в мягкой обложке. Следующие три дня я не вылезал из постели, пил чай с горячим ромом, поглощал аспирин, потел и дрожал, читал выдержки из книги Нова и посматривал телевизор. По телевизору неизменно показывали такое, что я начал понемногу сожалеть, что вернулся в Америку.

На четвертый день я почувствовал себя здоровым. Выписавшись из отеля и расплатившись наличными, я взял напрокат машину. День для езды выдался на редкость неподходящий: промозглый, ветреный, небо заволокло тяжелыми тучами. Но я уже торопился. Чем бы все ни кончилось, я хотел ускорить развязку.

Я гнал машину. Отвлекаться было не на что: пейзаж по обеим сторонам дороги выглядел уныло. Бесконечной чередой тянулись мокрые поля, голые деревья и фермерские дома и постройки. Когда я остановился на заправочной станции, низко над головой пролетел самолет, невидимый из-за нависших туч. Ревел он так громко, словно начинался воздушный налет. Сколько раз я, бывало, пересекал эту часть страны, сидя за штурвалом в кабине самолета… Я невольно потрогал в кармане серебряный доллар.

В Берлингтон добрался, когда мои часы показывали почти три, и, не мешкая, отправился в школу. Остановив машину напротив школьного здания, я выключил мотор и стал ждать. Вскоре прозвенел звонок, и нестройная орда детишек высыпала наружу. Наконец вышла и Пэт. На ней было меховое пальто, а голову она укутала теплым шарфом. Пэт была близорукой, и я знал, что она не разглядит ни машину, ни тем более меня за рулем. Я уже собрался было открыть дверцу и вылезти, как заметил, что ее остановил один из школьников, высокий плотный парень в клетчатой куртке. Они начали разговаривать прямо на улице, стоя на ветру, который безжалостно трепал полы пальто и концы шарфа на голове Пэт. Боковое стекло стало запотевать, и я опустил его, чтобы лучше видеть.

Я досыта налюбовался на Пэт, поскольку ни она, ни школьник явно не торопились. Поразмыслив над увиденным, я пришел к следующему заключению: передо мной была женщина, довольно милая и приятная, которая несколько лет спустя приобретет типичный облик строгой учительницы и с которой мне не захочется делиться радостями или печалями. В моем сердце оставалась лишь полуистлевшая память о давних светлых днях, смешанная с чувством горечи и утраты.

Я решительно повернул ключ в замке зажигания и запустил двигатель. Увлеченная разговором с мальчиком, Пэт даже не заметила машину, когда я медленно проехал мимо. Взглянув напоследок в зеркальце, я увидел, что две фигурки по-прежнему стоят рядышком, потерявшиеся среди безлюдной серой улицы.

Подъехав к аптеке, я позвонил в Сэг-Харбор.

— Любовь, любовь! — брезгливо морщась, восклицал Фабиан, когда спустя несколько дней я сидел в гостиной роскошных апартаментов, которые он занимал в нью-йоркском отеле Сент-Риджис. Как обычно, а это было везде, где он жил хотя бы один день, повсюду были разбросаны газеты на нескольких языках. Мы были одни, так как Лили вернулась в Англию. А с Эвелин я сговорился по телефону, что завтра приеду к ней в Сэг-Харбор.

— Я-то думал, что вы, во всяком случае, уже прошли через это, — горячился он. — А вы, оказывается, все еще совсем «зеленый». Пока у вас все мило и чудесно, но попомните мои слова…

Я молчал, не ввязываясь в спор. Пусть выговорится.

— Подумать только — жить в Сэг-Харборе, — возмущался Фабиан, шагая взад и вперед по комнате. Сквозь толстые стены и тяжелые занавеси сюда еле доносился неумолчный рокот уличного движения по Пятой авеню. — Всего в двух часах езды от Нью-Йорка. Так и знайте, что получите пулю в лоб за присвоенные деньги. Когда-нибудь зимой вы бывали в Сэг-Харборе? Что будете там делать, когда схлынет ваша любовь?

— Чем-нибудь займусь. Может, стану читать книги, а вам предоставлю работать за двоих.

Фабиан сердито фыркнул, и я невольно улыбнулся.

— Как бы то ни было, — продолжал я, — мне безопаснее жить в Америке в окружении миллионов других американцев, чем в Европе. Вы же видели, что среди европейцев я, как меченый атом, так и бросаюсь в глаза.

— Но я надеялся, что сумею научить вас, как приспособиться к иной среде.

— И за сто лет не выйдет, — горячо возразил я. — Сами прекрасно понимаете.

— Не такой уж вы безнадежный. За то короткое время, что мы были вместе, уже видны некоторые изменения. Кстати, я вижу, что вы приоделись у моего портного. — На мне и впрямь был один из костюмов, купленных в Риме.

— Да, — подтвердил я. — Вам нравится?

— Вы весьма похвально изменились в лучшую сторону с тех пор, как мы познакомились. Вы, кажется, и подстриглись в Риме, не так ли?

— От вас, наверное, ничего не укроется, — покачал головой я. — Эх, Майлс, Майлс…

— Мне даже страшно представить себе, на кого вы станете похожи, живя в Сэг-Харборе.

— Послушать вас, так можно подумать, что я буду жить в каком-то диком краю. А ведь Сэг-Харбор — это часть Лонг-Айленда, одного из роскошных мест в США.

— Насколько я могу судить, — сказал Фабиан, все еще расхаживая по комнате, — в США нет и в помине роскошных мест, как вы изволили выразиться.