Читать книгу "Цена короны - Татьяна Серебряная"

— Подождите, брат, — представитель Совета остановил его. — Я предлагаю подойти к вопросу с другой стороны. Как я понимаю, ваше светлейшество, магистр Анволд обвиняется в причастности к заговору против лорда-регента. Вы можете объяснить, что могло подвигнуть его на такой шаг? Мне кажется, есть много людей, у которых куда больше оснований для подобных деяний.

— Вот как? — епископ поднял бровь. — И кто же?

— Например, вы, ваше светлейшество.

— Очень интересно, — проговорил Хильдис Коот. — И что же подвигло меня на такой шаг?

Ай-Ванур повел плечами, словно мечник перед поединком. На непроницаемом, бесцветном лице Рагноса Гиммера мелькнуло беспокойство, и он шагнул к магистру, но тот остановил его.

— Всем известно, что вы ратуете за объединение с Аккенией, — голос представителя Совета стал жестче. — Понимаю, вы возразите, что лорд-регент разделял с вами это стремление. Но насколько нам известно, ему пришлось отказаться от мысли об объединении. Лорд Адрелиан представлял его как присоединение Аккении к Туллену, но никак не наоборот. Однако это не представлялось возможным. И мне кажется, лорд Адрелиан это понимал — с горечью, но понимал. Коронация лишь сделала бы его равным принцу Орвасу, но не более. Гибель императора Аккении ни на шаг не приблизила лорда Адрелиана к аккенийскому престолу. Даже в случае смерти принца нашлось бы немало особ королевской крови, кои имеют куда больше прав на корону. И среди них, увы, нет незамужних дам… — магистр перевел дух. — Не сочтите мои слова за попытку оскорбить лорда-регента. Будь он здесь, он согласился бы со мной. Что же до вас, ваше светлейшество… Для вас, насколько я понимаю, нет разницы, Аккения ли присоединится к Туллену или Туллен к Аккении. Ведь когда-то они были единым государством, верно? Их жители до сих пор говорят на одном языке — хотя порой об этом забывают, — и поклоняются Пресветлому Сеггеру…

— Веруют в Пресветлого Сеггера, — спокойно поправил епископ.

Круглые глаза Ай-Ванура, черные, точно печеный курут, сверкнули сталью. Магистр даже не пытался сделать вид, будто пропустил замечание мимо ушей.

— Никто не отдал делу объединения Туллена столько сил, сколько лорд-регент, — продолжал он. — Но он не считал, что ради этого можно пожертвовать независимостью своей страны. Вы решили идти до конца.

— И поскольку, как вы только что сказали, гибель принца Орваса ничего не меняла, я решил избавиться от лорда Адрелиана, — Хильдис Коот улыбнулся. — Хорошо, почему бы вам не предъявить обвинение… скажем, патриарху Феликсу Гаптору? Этот человек столь сильно стремился к власти… В конце концов, после объединения Туллена и Аккении именно он станет главой церкви. Принц Орвас еще юн. Юность жаждет независимости, но за этой жаждой кроется желание быть ведомой и преклонение перед силой и умудренностью. А если принц вдруг не пожелает такого наставника — всегда найдется тот, кто продаст душу за то, чтобы занять его место. Прошу заметить, я для роли мудрого учителя подхожу куда меньше, чем Феликс. В отличие от него я — не вождь. Я не умею вести за собой людей. Мне бы, например, при всем желании не удалось создать собственный орден. Орден, который за какие-то три года превратился в силу, способную влиять на судьбу Туллена… да и, пожалуй, всего Лаара.

Рука епископа привычно скользнула по одеянию. Но, не нащупав шнура, который обычно стягивал его балахон, опустилась.

— Вам, наверно, известно, насколько этот человек неразборчив в средствах. Пожалуй, его впору причислить к приспешникам Тьмы! Взять хотя бы поход Воли Храма… Лучшие воины Вольных, сильнейшие маги всех орденов погибли — и ради чего? Гаптор привел их, можно сказать, прямо в логово врага, в ловушку, устроенную силами Тьмы! Сам он, заметьте, не был даже ранен. Неужели не очевидно, что единственная цель этого похода состояла в том, чтобы ослабить наши силы? Способность патриарха выходить сухим из воды просто поразительна. Не настораживает ли вас, что при пожаре, в котором погибли все адепты Ордена Очищающего пламени, в живых остался лишь Гаптор? Ходят слухи, что именно он поджег обитель. Может, эти слухи не лишены оснований? Кто знает? Найдётся ли безумец, который осмелится бросить вызов главе Инквизиции, патриарху Церкви Пресветлого Сеггера?

— Вы издеваетесь… — прошептал Ай-Ванор.

— Хорошо, — Хильдис Коот продолжал, словно не услышав его. — Положим, вы не считаете нужным вмешиваться в дела Церкви. На самом деле, это весьма похвально. Но почему вы так радеете о независимости Туллена?

— Я радею о справедливости, — гордо произнес маг.

— Что ж… Ваши доводы не лишены оснований. Я намеревался представить вам результаты нашего расследования, но боюсь, что вы обвините меня в обмане и попытке скрыть следы собственного преступления. Нет, это не уловка, — епископ поднял руку, предупреждая протест мага. — Я не собираюсь что-либо от вас утаивать. Но, увы, выход у нас только один. Я предлагаю устроить магистру Анволду допрос на «зерцале истины». Полагаю, вы знаете, что это такое.

— Но это разрушит его разум! — воскликнул Кфор.

— Возможно. Но одно из заклятий, преграждающих путь к его воспоминаниям — к слову сказать, и для самого Анволда, — делает невозможным более мягкую форму допроса, когда зерцало лишь помогает отличить правду от лжи. Проще говоря, они приводят артефакт в негодность. Если вы желаете в этом убедиться, я готов пожертвовать еще одним.

Глава гильдии мрачно поглядел на своих товарищей. Лицо Ай-Ванура не выражало ни гнева, ни возмущения, лишь дыхание магистра стало чуть глубже. Рагнос Гимер выглядел как человек, который чем-то искренне огорчен.

— Полагаю, в этом нет нужды? — спросил он наконец, обращаясь то ли к епископу, то ли к представителю Совета.

— Согласен, — процедил Ай-Ванур.

— Мне кажется, это предложение разумно, ваше светлейшество, — голос молодого мага неожиданно окреп, стал глубоким и звучным. — По крайней мере, мы убедимся, что наш брат не оговаривает сам себя. «Зерцала истины» лишают силы и заклятие ложной памяти, и любые другие. А что касается его разума… Вам ведь известно немало исключений из этого правила, верно?

* * *

Вскоре Анволда привели.

Не сказать, что маг был бледен, но его лицо казалось напудренным мукой. Он даже не осунулся — он ссохся, словно жертва упыря, которому что-то помешало закончить трапезу… и теперь магистр рассеянно озирается по сторонам мутным взглядом, пытаясь понять, какое чудо его спасло.

Он будто не замечал, как двое инквизиторов внесли толстое неровное стекло в простой раме и закрепили его на пюпитре. Он не сопротивлялся, когда отцы-экзекуторы подвели его к зерцалу. И когда дознаватель подошел сзади и сжал его затылок, не давая поворачивать голову, маг вздрогнул и чуть слышно всхлипнул…

А потом своды зала огласил вопль, в котором не было уже ничего человеческого.

Магистр Анволд Гудкайд встретился с собственным страхом.

* * *

Нет ничего страшнее немощи. Нет ничего страшнее — понимать, что должен что-то делать, и осознавать собственное бессилие.