Читать книгу "На секретной службе - Сергей Донской"

Тогда Оксана следила за мужем сквозь нетерпеливо дрожащие ресницы. Теперь она глядела на него, не таясь, широко открытыми глазами. И глаза эти были полны насмешливого презрения. Плясавшие в них бесенята не унимались.

– Что тебя не устраивает, милый? – спросила Оксана, одарив мужа улыбкой мощностью в одну свечу. – В конечном счете все произошло именно так, как случается в книгах и в кино, не так ли? Почему бы тому же самому не произойти и в жизни?

– Потому что, – глухо произнес Пинчук, – то вымысел, а это жизнь. Две большие разницы, как говорят у нас в Одессе.

– Неужели? А как быть, если в реальной жизни появляется реальный герой, который ни в чем не уступает киношному агенту 007? – Речь Оксаны убыстрялась. – Если он вызволяет меня из лап негодяев, а их казнит с таким невозмутимым видом, словно у него имеется лицензия на убийство… Если под его подушкой, на которую он меня укладывает, лежит настоящий пистолет, может быть, даже взведенный… Как я могла перед ним устоять? – Переводя дух, Оксана подумала, что в некотором роде говорит чистую правду, иначе почему ее соски внезапно затвердели и сделались тяжелыми, как пули? – Такие вот дела, милый, – безжалостно закончила она. – Станешь наставлять меня на путь истинный? Скажешь, что это помешательство пройдет, как только Женя умотает в Россию? Дудки! Я его узнала и теперь никогда не забуду.

– Тогда прочь! – проревел Пинчук, указывая пальцем на дверь. – С глаз долой, гадина! Убирайся!

– Куда же я пойду? – удивилась Оксана. – Я ведь твоя законная жена, и этот дом принадлежит мне так же, как тебе.

– Завтра же подам на развод и аннулирую завещание. А теперь вон!

Пинчук повторил свой царственный жест, что выглядело довольно комично при его наряде: затрапезная майка, несвежие трусы, сползшие на щиколотки носки.

Однако Оксане было не до смеха. Если ее затея провалится, то она останется у разбитого корыта. Надежда на многомиллионное состояние рухнет. Нет, опускать руки нельзя. Наоборот, нужно развести ими и нахально произнести:

– Что ж, тогда не обижайся. Не знаю, что будет завтра, а сегодня я проведу ночь у Жени. Надеюсь, он не откажет.

– Зачем ты мне говоришь это? – спросил Пинчук с надрывом. – За что мучаешь меня, похотливая сука? Чего добиваешься? Господи, как же мне это все надоело. – Он обхватил голову, раскачиваясь на кровати. – Убить бы тебя, тварь.

– Так убей! – откликнулась Оксана, холодея от собственной решимости. – Давай, убивай. У тебя ведь есть пистолет. Стреляй.

Она порывисто рванула халат, обнажая грудь. Ее взгляд был прикован к пистолету, за которым потянулся муж. Вот сейчас все и разрешится. В кого он выстрелит? В нее? В себя?

– «Тэ-тэ», – пробормотал Пинчук так тихо, словно его сразила какая-то смертельная хворь.

– Что? – недоуменно переспросила Оксана.

– Пистолет Токарева. Точно такой же, как тот, который я выбросил в выгребную яму… Значит, судьба.

Он тяжело встал с кровати и вышел из спальни. В доме стало тихо-тихо. Лишь губы Оксаны беспрерывно шептали одно и то же слово:

– Судьба… Судьба… Судьба…

* * *

Запершись в кабинете, Пинчук первым делом хлебнул коньяка из бутылки, а потом развалился на диване, держа в левой руке дистанционный пульт, а в правой – взведенный пистолет. Каким предметом воспользоваться сначала? Пожалуй, пультом. Потому что после выстрела телевизор уже не посмотришь.

Горько усмехнувшись, Пинчук взял бутылку, стоящую у его ног, волосатых и бледных, как пара дешевых общепитовских кур. Сделал продолжительный глоток, обжегший гортань и желудок. А в груди все равно осталось холодно. И невидимые ледяные пальцы мяли пинчуковское сердце с вожделением патологоанатома.

Пинчук влил в себя новую порцию спиртного, зажмурился, замычал, мотая головой. Его жена лесбиянка и нимфоманка в придачу… Похотливая сука, накачивающая мужа снотворным, чтобы без помех предаваться разврату в собственном доме!

И этот псевдо-Бонд тоже хорош, он свое дело тоже туго знает, бередил свои раны Пинчук. Не упустил возможность скрасить командировку, нет. Он и Ксюша, Ксюша и он… О, как весело им было представлять себе старого доверчивого идиота, храпящего внизу, прямо под ними. Как хохотали они над ним, лаская друг друга!

И-хи-хи, какой же он все-таки болван… А-ха-ха, как же нам хорошо вдвоем…

Чем чаще Пинчук прикладывался к бутылке, тем реалистичнее звучал издевательский смех двух предавших его людей. Чтобы избавиться от этого наваждения, пришлось включить телевизор.

Неказистый дядька в скособочившемся галстуке с готовностью нарушил тишину:

– За свое двухсотлетнее существование Одесса обрела богатейшую литературную историю, связанную с именами Пушкина, Гоголя, Островского, Короленко, Бунина, Куприна, Шолом-Алейхема, Катаева и многих, многих других писателей, поэтов, драматургов. Они запечатлели на страницах своих произведений яркие мгновения истории города, его трудовую, культурную, литературную жизнь, традиции, нравы, обычаи – все то, что формирует наш колоритный темперамент.

– Колоритный, как же! – прошипел Пинчук, утирая залитый коньяком подбородок. – Пойдите вы все в жопу со своим колоритным темпераментом!

Дядька откашлялся и завел свою шарманку по новой:

– Все одесситы с любовью отзываются о музее-квартире Александра Сергеевича Пушкина…

– Бабник был твой Пушкин, ходок и бабник. Любовниц менял чаще, чем перчатки. А у многих из них имелись законные мужья, между прочим…

– Одесский университет также связан с именами Пушкина и Мицкевича, имена которых дороги сердцам наших жителей…

– Кто такой этот Мицкевич? – спросил у ведущего Пинчук. – Родственник твой?

– Пушкинская Одесса, – заявил тот, – это еще и огромное старинное здание на углу Дерибасовской и Екатерининской, бывший дом Вагнера, названный так по имени его владельца…

– Вагнера какого-то приплел… На кой он мне сдался, скажи на милость? Вот, что сейчас важно. – Пинчук погладил почти опустевшую бутылку «Золотого Дюка». – И вот. – Его рука нежно прикоснулась к пистолету «Тула-Токарев». Это – вещи. А Вагнер твой – мудак полный… Такой же, как я сам.

Сделав это неожиданное открытие, Пинчук спрятал лицо в ладонях. Его плечи задергались. Тщетно надрывались поочередно два телефонных аппарата, пытаясь вытащить хозяина из пучины отчаяния. И телевизионный дядька распинался напрасно, взявшись заунывно читать пушкинские строки, написанные поэтом в Одессе. Тем более что стихотворение было выбрано явно неудачно.

Когда придет последний час, никто, увы, не вспомнит нас…

* * *

Бондарь догадывался, что возвращаться в дом одесского бизнесмена не стоит, но тот не отвечал на звонки. Это Евгению не нравилось. Без Пинчука ракеты не будут отправлены в Иран, а это означало бы, что все усилия Бондаря пошли насмарку. В конце концов он приехал в Одессу не для того, чтобы очистить город от нескольких подонков.