Читать книгу "Святое дело - Михаил Серегин"

Тогда он встал, оделся, вышел на улицу, подышал свежим ночным воздухом, вернулся в дом, разделся, лег в кровать... Сна не было ни в одном глазу.

Священник принялся считать белых слонов, затем белых лошадей, потом белых собак, и когда дело дошло до белых мышей, подумал, что эта самая «машинка» может оказаться и впрямь опасной штукой, и не дай бог Карташову ее не найти.

Он принялся фантазировать на предмет того, чем бы могла оказаться эта чертова «машинка», накрутил себя до невозможности и осознал, что если дело пойдет так и дальше, он вообще никогда не заснет.

Священник разозлился, заставил себя закрыть глаза, пролежал так около полутора часов и понял, что это похоже на изнасилование, организм спать не хотел. Он категорически отказывался спать! И тогда он рассмеялся, оделся и отправился гулять. По-настоящему.

Отец Василий медленно спустился к обмелевшей за лето речке Студенке, с наслаждением вдыхая свежий ночной воздух, обоняя божественные ароматы начала осени, понаблюдал, как на той стороне слободские мальчишки мечутся по берегу с фонариками, охотясь на раков, прошел к злополучному мостку, постоял и отправился в город.

Прохожих было немного. В основном молодежь, а точнее, ее женская половина и те из парней, что по возрасту или природной самостоятельности не попали в Бачину команду. Как приметил священник, те, что попали, на улицу по ночам выходить не рисковали: может быть, сказывался остаточный страх перед ментами, а может быть, запрещали родители – кто знает...

Он прошел по самому краю слободы, миновал район серых стандартных пятиэтажек, вышел на ведущую в центр аллею и вскоре оказался на площади. Прямо перед ним молчаливо возвышался чугунный Ильич, указывая чугунным пальцем на здание бывшего райкома партии и повернувшись чугунным задом к высотному зданию администрации района и районной Думы, с провинциальной претенциозностью обозванному «Белым домом».

Отец Василий улыбнулся и, заслышав сзади звук торопливых шагов, обернулся.

– Извините, у вас спичек не найдется? – Прямо перед ним вырос немолодой милиционер с усталым помятым лицом. Отец Василий знал его, как-то довелось внучку крестить. «Кажется, Алексеем звать... А вот отчество... Надо же, забыл!»

– Ой, батюшка, извините, не признал...

– Ничего... Что, на службе?

Страшно хотелось с кем-нибудь поговорить. Просто поговорить.

– Да вот, на «Белый дом» кинули. Сторожу, блин...

Милиционеру определенно было неловко за свою новую работу. И отец Василий вдруг почувствовал, что сейчас он начнет ругать администрацию и Думу района, здание которых охраняет, затем местную пацанву, потом еще кого-нибудь... и все лишь потому, что ему стыдно за свой сегодняшний статус.

– Хорошая работа, – улыбнулся священник. – Нужная...

Милиционер расслабился.

– Я ведь тоже полгода в охране прослужил, – мечтательно вздохнул священник. – Еще до семинарии. Дела не шли, из спецназа уволился... правда, объект у меня был попроще... не то что у вас.

Это были самые простые, до предела наивные слова, но они сработали, и милиционер внезапно улыбнулся:

– А хотите кофе? У меня есть. Настоящий.

Отец Василий мысленно матюгнулся, но понял, что отклонять этот жест высшего доверия не может, не должен.

– С удовольствием.

* * *

Они прошли на вахту, милиционер заварил действительно хорошего кофе, они поговорили о Думе, об администрации, о Союзе ветеранов, расположившемся на самом верхнем, десятом этаже, и тут священника не то чтобы осенило... но он вспомнил то, объяснения чему не мог найти все это время. Он вспомнил, как странно отреагировал Чичер, еще тогда, в навозной яме, когда отец Василий упомянул Союз ветеранов.

Священник не мог точно воспроизвести в памяти то, что сказал, но в одном он был уверен: Чичер испугался. На какую-то долю секунды, но испугался. Священник поперхнулся, и милиционер вскочил и стал хлопать его по спине.

– Ничего-ничего... – откашлявшись, произнес отец Василий. – Просто я вспомнил...

– Что?

Вряд ли милиционер хотел в действительности знать, что вспомнил его нежданный ночной собеседник. Скорее, это было проявление вежливости.

Отец Василий задумался. Вопрос был задан. И не только милиционером, но и им самим. Там, внутри.

– Вы знаете, – на ходу начал сочинять он, – я сегодня заходил в Союз ветеранов и оставил в коридоре на подоконнике требник. Вот и вспомнил.

– Так сходите и заберите! – обрадовался милиционер. – Пока не сперли. А то утром понавалит народу... Хрен потом отыщете!

– Да не стоит... – начал смущенно отпираться отец Василий. Ему стало стыдно за свою маленькую ложь.

– Сходите, я вам говорю. Может быть, еще лежит...

Отец Василий отпирался и так, и эдак, пока не понял: тот просто хочет сделать ему что-то хорошее. Так сказать, в рамках компетенции. И думать не думает, что Союз находится на десятом этаже.

– Ладно, – кивнул он. – Я схожу. Спасибо.

Он прошел в холл, обнаружил, что лифт, само собой, на ночь отключили, и вдруг подумал, что господь недаром навел его на это воспоминание о страхе Чичера, и, возможно, ему и впрямь стоит подняться на десятый этаж. И тогда отец Василий прокашлялся и пошел.

* * *

Он шел медленно, не торопясь, и чем выше поднимался, тем сильнее охватывало его необъяснимое чувство тревоги. И уже на девятом этаже он понял, есть! Там, наверху, что-то творилось.

Стараясь не дышать, священник поднялся на десятый этаж, осторожно вышел в коридор и прислушался. Что-то ритмично шумело, но откуда именно исходил шум, он определить не смог.

Тогда он пошел по коридору, останавливаясь возле каждой двери, пока не добрался до дверей Союза ветеранов, расположенного в самом конце коридора. Прислушался. Да, шум был, но он доносился не из-за дверей.

Священник огляделся. Создавалось впечатление, что шумит где-то наверху, но выше десятого был только техэтаж.

«Наверное, вентилятор работает», – успокоил себя отец Василий, и в тот самый миг, когда он решил начать спуск, сверху донесся голос. Нормальный человеческий голос. Внутри у него похолодело.

Священник нервно огляделся и увидел почти напротив дверей, ведущих в Союз, другую дверь – из тех, за которыми скрываются кладовки для уборщиц и завхозов. Он подошел и потянул ручку на себя. И дверь открылась.

Шум стал сильнее раза в три. Нет, он по-прежнему был достаточно слаб, но он был, и голос тоже слышался – резкий и властный голос уверенного в себе человека.

Отец Василий глубоко вдохнул и решительно шагнул вперед. Касаясь рукой стены, он прошел метра четыре, обнаружил под ногой лестницу, поднялся на два пролета вверх и увидел перед собой еще одну дверь. Он встал за ней и приложил ухо к дощатой поверхности.