Читать книгу "Цвет боли. Красный - Эва Хансен"

— Оскар любит плеть…

— Ничего, ты же выдержала, и я выдержу.

Приходится соглашаться, все равно спорить бесполезно.

— Чем вы занимаетесь сегодня?

Хочется сказать, что сексом, но это уже неудивительно, я вспоминаю:

— Сегодня сеанс боди-арта. Ларс грозился расписать мою драгоценную шкурку.

— Чтоб прислала мне фотографию.

— Слушаю и повинуюсь.

— Выполняйте.

Ларс свои обещания выполняет. Днем я посмотрела в Сети статьи про боди-арт, попыталась представить себе, как по моему телу будет ползать кисточка или фломастер, поняла, что это садизм еще тот и все оставшееся до вечера время провела в приятном возбуждении.

Вечером Ларс потребовал:

— Сними рубашку.

Странно, я представляла себе боди-арт, как роспись всего тела…

Он видимо понял мои ожидания, рассмеялся:

— Я не художник, потому рисковать и сразу превращать все твое тело в выставку шедевров сюрреализма не буду. Сегодня обойдемся только верхом. Мало того, я кое-что заготовил…

Ларс достал из сумки небольшой пакет, оценивающе оглядел меня и вдруг помотал головой:

— Нет, не так. Вот так! — мои глаза оказались завязаны, а руки наручниками прикреплены поднятыми вверх и в стороны к косяку двери. — Джинсы снимать не будем, поскромничаем… Тебе удобно?

Змий-искуситель! Что он там собрался делать? Когда глаза завязаны, остальные чувства сильно обостряются. Заметив, что я прислушиваюсь, Ларс снова рассмеялся и… на мою голову оказались надеты наушники. Теперь и не слышно, остались только тактильные ощущения, зато каждое прикосновение на весь золота.

Я сразу подумала о том, сколького мы себя лишаем, предаваясь ванильной любви.

Он что-то приклеил на уровне моего солнечного сплетения, над грудью, на грудь и ниже нее. Снял пленку… Потом тела коснулся фломастер. От щекотки я заелозила. Ларс приподнял один наушник:

— Будешь крутиться — привяжу.

— Щекотно!

— Придется распять полностью.

— Что сделать?!

— Распять.

Некоторое время спустя я уже стою у стенки в позиции руки-ноги в стороны, затянутый на талии пояс тоже к чему-то прикреплен, на глазах повязка, на голове наушники. Конечно, никаких джинсов, только крошечные трусики и босоножки на самом высоком каблуке, который только нашелся в шкафу.

Все это делалось при завязанных глазах, потому я возбуждена до предела, а сама роспись еще только предстояла.

Ларс что-то рисовал, обводил, раскрашивал… Я изо всех сил старалась терпеть щекотку и не крутиться. Потом последовал лак, видно для закрепления шедевра, и, наконец, тихий довольный смех:

— Линн, великолепно! Ты бы на себя посмотрела сейчас!.. Тебя сфотографировать на твой телефон?

— Да.

Сделав снимки, Ларс развязывает мне глаза, но освободить руки и ноги не торопится.

— Постоишь еще так? А я воспользуюсь твоей беспомощностью…

— Так нечест…

Договорить не позволяет поцелуй. Оторвавшись от меня, Ларс смеется:

— Честно! Ты только посмотри, разве можно не воспользоваться вот этим, — он показывает мне снимок на телефоне.

Я ахаю, но не столько от вида собственного распятого тела, сколько от того, что вижу на себе. Он показывает вторую фотографию, на которой на моем теле, словно зажатый между грудями, расположился Санта-Клаус. Его ручки лежат на груди, ножки болтаются внизу, а весь вид выражает полнейшее блаженство.

— Вау!

— Вот тебе и вау. Я заслужил награду за такую придумку?

— Конечно.

— Тогда не сопротивляйся.

Можно подумать, что без боди-арта я бы сопротивлялась…

Игры, игры… Остается вопрос: а что дальше? Но думать о «дальше» категорически не хочется, я счастлива каждым прожитым днем.

Оле злится, что я до сих пор ничего не узнала о БДСМ. Анны не видно. Курт привычно возится с официальными данными, Улоф занимается хакерством. Марта отлеживается после очередной жесткой порки.

Понятно, что ничего до Рождества мы разузнать не успеем. С Ларса подозрения сняты, но вопрос-то остался. Если честно, мне совершенно не хочется возвращаться в этот интернет-журнал и даже в этот офис. Мне так хорошо рядом с Ларсом, что и вспоминать об Анне и Оле нет желания.

Мы уже практически две недели рядом, сейчас не каждую минуту, у него тоже дела, в которые Ларс вовсе не намерен меня допускать. В Университете на меня смотрят так, словно я выиграла главный приз, я даже рада, что все сдано досрочно и больше нет необходимости появляться перед придирчивыми взглядами наших красавиц, недоуменно вздернутые плечи которых ярче любых слов выражают их мысли, вернее, одну: что он во мне нашел?!

А сердце почему-то ноет, словно в предчувствии беды. Я знаю: все очень хорошо долго не бывает, жизнь полосатая…

— Квартиру на Эстермальмсгатан уже привели в порядок, туда можно съездить посмотреть.

В его взгляде какое-то напряженное ожидание, я смеюсь в ответ:

— Конечно! Где еще может быть квартира у Ларса Юханссона, как не в «Квартале жаворонков»?

— Зря смеешься. Почему я не могу иметь там квартиру? Тоже очаровательный район, ничуть не хуже твоего СоФо.

— Я знаю, что не хуже, только безумно дорого.

— Это квартира деда.

— Мой тоже жил в центре, у бабушки там осталась квартира, но, конечно, не у Энгельбректчюрки.

— А где?

— На Библиотексгатан.

— Красная ковровая дорожка по улице менее помпезна чем «Квартал жаворонков»? А почему ты не там?

— Я больше люблю СоФо.

— Не знай я тебя, заподозрил бы в определенных пристрастиях.

— Каких, например? — Я делаю честные-пречестные глаза, словно и не догадываюсь ни о наркотиках, ни о сексуальных изысках своего района.

— Любви к вранью.

— Какому это?

— Ты так стараешься скрыть от меня свои мысли и эмоции…

Я откровенно смущена. Что он знает или о чем догадывается?

— Что, так заметно?

— Угу, — он расстегивает мои джинсы.

— Ларс, я…

— Я не трону твою грудь. Обойдемся нижней частью. Нужно же посмотреть, не осталось ли следов от порки. И не ври, что не хочешь меня, иначе придется тебя наказать.

Я ловлю себя на мысли, что мне… хочется наказания!

— Ее и нельзя. Ларс, у меня критические дни…

— Как жаль, я надеялся, что их не будет… месяцев девять.