Читать книгу "Страна вина - Мо Янь"

По словам тещи, таких огромных гнезд она никогда больше не видела. Известно, что если старые гнезда уцелели, ласточки на следующий год инстинктивно как бы надстраивают их, и они могут быть величиной с соломенную шляпу. Неповрежденные гнезда состоят из чистой слюны, без каких-либо примесей, то есть качество у них самое высокое.

Младший дядя протянул руку с острым трехгранным ножом. Его тело пугающе вытянулось, словно змея. С кончиков волос у него падали сверкающие капли пота. Нож почти касался края гигантского гнезда — вот он уже коснулся его… да, коснулся! Дядя стал водить ножом туда-сюда у основания гнезда. Пот с него просто лился. Вылетевшие из гнезда ласточки с необычайной смелостью раз за разом отчаянно бросались ему в лицо. Гнездо держалось на камне крепко, ему было много лет, казалось, оно срослось со скалой. Поэтому задача младшего дяди была очень непростой: он должен был не мешкая продолжать свое дело, не обращая внимания на яростно нападающих птиц, которые вынуждали его зажмуриться.

Казалось, сто лет прошло, пока это громадное гнездо наконец съехало вбок. Еще усилие — и слитком белого золота оно упадет вниз.

«Ну, давай, дядя, еще чуть-чуть!» — невольно вырвалось тогда у тещи. И тут же он нырнул всем телом вперед, гнездо оторвалось от стены и стало падать, медленно переворачиваясь и планируя. Прошло немало времени, прежде чем оно упало у ног тещи и ее отца. Вслед за гнездом упал и младший дядя — несмотря на все его уникальные способности. Да, он мог упасть с высоты более десяти метров и не повредиться. Но на этот раз было слишком высоко, и положение у него было не то. Ласточкино гнездо обрызгали его разлетевшиеся мозги. Дядин факел еще горел, его загасил протекавший в пещере крошечный ручеек.

Спустя пять лет после смерти младшего дяди разбился и тещин отец. Но гибель родных не останавливала сборщиков гнезд. Продолжить дело отца теща не могла, а оставаться на иждивении у дядьев не хотела. И как-то жарким летним днем она сделала первый шаг на пути к самостоятельной жизни, унося на спине огромное гнездо, окропленное дядиной кровью. Было ей тогда четырнадцать лет.

Видимо, ей не суждено было стать известным специалистом по приготовлению ласточкиных гнезд. Всякий раз, когда она чистила их иголкой от примесей, перед глазами вставали терзающие сердце и волнующие душу картины. Каждое гнездо она готовила с безграничным уважением и тщанием, зная, какие за этим кроются мучения, кровь и слезы — и людей, и ласточек. Так она и приобрела бесценный опыт приготовления ласточкиных гнезд. Но связь между гнездами и человеческими мозгами не давала ей покоя. Избавилась она от всех этих переживаний лишь после того, как в Цзюго достигли необычайных высот в кулинарии — стали готовить «мясных» детей.

— В девяностые годы спрос на ласточкины гнезда в материковом Китае резко возрос, — с глубокой озабоченностью сообщила теща, — а промысел этот на юге страны почти сошел на нет. Теперь сборщики гнезд берут с собой в пещеры современные гидравлические подъемники и автономные источники электроэнергии. Люди могут легко, без какой-либо опасности для себя не только срезать гнезда, но и убивать при этом ласточек. По сути дела, в Китае ласточкиных гнезд уже не осталось и собирать больше нечего. Поэтому, чтобы удовлетворить имеющиеся потребности, приходится в огромных количествах ввозить гнезда из стран Юго-Восточной Азии. Цены взлетели просто фантастически. В Гонконге гнезда стоят две с половиной тысячи американских долларов за килограмм, и цена продолжает расти. Это вызвало настоящую лихорадку среди сборщиков в других странах. В свое время отец с братьями собирали гнезда лишь раз в год. А в Таиланде их теперь собирают четыре раза в год. Пройдет еще лет двадцать, и дети уже не будут знать, что это за блюдо такое, — заключила она, доедая свой суп.

— Вообще-то и сегодня суп из ласточкиных гнезд пробовали не более тысячи китайских детей, — возразил я. — Есть эта штука или нет — народу абсолютно все равно. Так стоит ли переживать!

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

1

Уважаемый брат Идоу!

Твой рассказ и письмо получил.

«Ласточкины гнезда» заставили меня призадуматься. Когда я был маленьким, отец рассказывал, что на столе у богачей бывают такие деликатесы, как верблюжье копыто, медвежья лапа, мозг обезьяны, ласточкины гнезда и тому подобное. Верблюда я видел, и не сомневаюсь, что его большие, мясистые копыта неплохи на вкус, хотя есть их не приходилось. Правда, в детстве довелось отведать лошадиное копыто. Его принес домой старший брат, тайком отрезав у павшей лошади, была у них в производственной бригаде. Ни о каком прославленном шеф-поваре речь, конечно, не шла, мать просто долго разваривала его в подсоленной воде. Мяса получилось немного, но бульон был — не передать! До сих пор помню. Когда встречаемся с братьями дома на Новый год, всегда вспоминаем о нем, его восхитительный вкус будто и сейчас на языке. То был тысяча девятьсот шестидесятый год, самое трудное время,[175]поэтому такое событие забыть невозможно. Ну а что касается медвежьей лапы, то пару лет назад один промышленник пригласил меня на обед, и когда внесли последнее блюдо — на тарелке лежало что-то абсолютно черное, — он с важным видом объявил: «Медвежья лапа, только что прямо из Хэйлунцзяна[176]доставили». Заинтригованный, я тут же подцепил палочками кусочек, отправил в рот и стал неторопливо жевать, пытаясь понять вкус. Это было что-то вязкое и клейкое, без особого аромата, но и не противное, вроде вареных свиных ножек. Подумал я так про себя, а вслух не переставал нахваливать — какой, мол, чудесный вкус. Хозяин попробовал сам и заявил, что набухло не так, как надо. А потом стал костерить шеф-повара. Я понятия не имел, что значит «набухло», но спрашивать было неудобно. Потом, в Пекине, поинтересовался у приятеля, работавшего в ресторане, что надо понимать под этим «набухло». Тот сказал, что я ел сушеную медвежью лапу, а ее сначала надо замочить. Если лапа свежак, этого не требуется, но и ее готовить — дело непростое. Нужно выкопать в земле ямку, насыпать извести, положить в нее лапу, известью же укрыть сверху и спрыскивать теплой водой, пока не начнется реакция с выделением тепла, — только так можно удалить с лапы жесткие волоски. По его словам, для приготовления медвежьей лапы нужно время и терпение: чем дольше она тушится, тем вкуснее. А это значит, что, если планируешь подать ее на ужин, готовить нужно начинать на рассвете. В общем, хлопот не оберешься. Помню, отец рассказывал, что зимой медведи не едят и, чтобы заглушить чувство голода, лижут лапу, поэтому она так и ценится. По-моему, это ерунда. Или взять блюдо «мозг обезьяны». Я думал, это действительно мозг обезьяны. Но потом мне сказали, что это древесные грибы[177]такие. Саму эту штуку я не ел, а вот желудочные пилюли из грибов с таким названием принимал, и немало. А недавно в поезде познакомился со специалистом с фармацевтической фабрики. Та поведала, как производят эти пилюли в таком огромном количестве. К «мозгу обезьяны» примешивают другие древесные грибы и еще добавляют обычные, сушеные. Я был поражен: вот уж не думал, что и с лекарствами так химичат. Если даже перед подделкой лекарств не останавливаются, то что вообще осталось настоящего? И наконец, что хочу сказать об этих ужасных ласточкиных гнездах. Я никогда их не видел и не ел. В романе «Сон в красном тереме», помню, при приступах чахотки Линь Дайюй то и дело ест суп из ласточкиных гнезд, так что, надо полагать, штука неплохая, но простому человеку не по карману. Но что это настолько дорого, и в голову не приходило. Можно полжизни горбатиться, и на несколько цзиней не заработаешь. После твоего рассказа ни за что не стану есть ласточкины гнезда: во-первых, потому что дорого, а во-вторых, потому что с ними связано столько жестокости. Я не из лицемерных противников добычи ласточкиных гнезд, но как вспомнишь, что они строят их слюной и кровью, сразу становится не по себе. Моя позиция примерно та же, что и у этой жены из твоего рассказа. Сомневаюсь, что ласточкины гнезда обладают какими-то невероятными свойствами, о которых твердит теща. В Гонконге они очень популярны, но посмотри, кто там ходит по улицам: каждый встречный — коротышка с заострившейся мордочкой и впалыми щеками. Мы, шаньдунцы, едим картофельные оладьи с зеленым луком, так ведь и ростом вымахиваем будь здоров, и красавиц на улицах, может, не толпы, но одну-другую встретишь где угодно. Отсюда вывод: пищевая ценность этих деликатесов и рядом не стояла с жареной картошкой. Ну не глупость ли — тратить столько денег, чтобы есть такую грязь? А вот то, с какой жестокостью уничтожаются домики саланган, — это уже не просто глупость. За последние годы, а особенно после прочтения твоего рассказа, я понял: в том, что касается еды, мы, китайцы, превзошли даже самих себя. Стоит ли говорить, что большинство из тех, у кого есть возможность лакомиться чем-то экзотическим, платят за это не из своего кармана, в то время как простому народу в основном только и надо хоть чем-то живот набить. Мы живем во времена, когда вокруг высятся горы мяса и текут реки вина, и чиновники, которых ты описываешь в своих рассказах, уже превзошли по-дамски изнеженного сычуаньского помещика-деспота Лю Вэньцая,[178]который ел исключительно перепонки от утиных лап. Такие вещи уже стали явлением обыденным. Несколько лет назад в газетах еще проскальзывали заметки на эту тему, но они никого не волновали. Иногда карикатуры рисовали, а теперь даже этого нет.