Читать книгу "Еврейская сюита - София Браун"

школу. Он пришел из другого мира, он другой. Отказали… Все было хорошо: хорошие отметки есть – есть, телевизора дома нет – нет, в субботу в транспорте не ездишь – не езжу, газеты не читаешь – не читаю, все прекрасно. Но они не хотели его принимать. Ему было двенадцать. До бар-мицвы[80]. Они должны были ему отказать, и они нашли причину: «Ты знаешь идиш?» – «Нет, не знаю». Он же не будет врать. «Не знаю». Ну, тогда мы тебя не можем принять.

Но Давид… ему сказали «нет», он такого не принимает. Мы пришли домой, он позвонил моему папе и сказал: «Дедушка, с сегодняшнего дня по телефону ты говоришь со мной только на идиш. Я через год должен быть в этой школе». И так было. И что вы думаете? Он не просто говорит на идиш – он лучше всех говорит, он пишет на идиш, он читает лекции на идиш. Лекции! Я говорю, как это возможно? Я училась, у меня matura, а ты так прекрасно говоришь, как будто бы сто лет был хасидом… Вот так было. Это Давид. Это вау, Давид – это вообще.

Я хочу сказать: что определяет всю нашу большую богатую судьбу? Один случай. Какой случай? Если бы его не взяли на плечи и никто бы не посмотрел на него – он в жизни никогда бы туда больше не пришел. Один случай. А еще что… Ведь написано: «Люби своего ближнего, как самого себя»[81], чтоб мы смотрели, кто возле нас, какой-нибудь ребенок или другой уязвимый человек. Смотри, кто возле тебя нуждается в твоей помощи. Но это мое понимание. Смотри за самыми близкими, и тогда ты увидишь самое далекое. До сегодняшнего дня я не знаю, кто тогда взял его на плечи. Это мое понимание, и это я передала моим детям. Смотри, кто возле тебя.

– Расскажите об учебе ваших детей.

– Мои дети пошли в школу, в которой я ничего не понимала. Я начала читать Талмуд. Я ни одной строчки не могла понять. И я себе сказала: «Что? Я уже закончила вуз, я изучила химию, и я не могу читать этот Талмуд?» Для меня химия – самое тяжелое. Все, что не химия, не считается. Я ничего не понимала. Ничего. Я вообще не могла дочитать до конца ни одной строчки. И тогда мне очень помогли рассказы Эрнеста про раввинов, про то, как он учился. Что, дети могут учиться по десять часов в день? Я такого не знаю. Как дети могут учиться столько часов! А где спорт? А где кино? А где театр? Это мой свет. Это мой мир. А тут они в другом мире.

Я вам кое-что расскажу, и это не анекдот, это правда было. Я же очень люблю одеваться, я очень люблю моду, да. И приехал, ни больше ни меньше, Юдашкин. Он был в Израиле. Ну, сначала я сказала: «Ой, Юдашкин!» А мне не с кем идти, у меня только двое сыновей в кипе. Я взяла моего сына Михаила, ему было восемь лет. И я сказала сыну: «Я извиняюсь. Но мы пойдем смотреть платья Юдашкина». И он пошел, но не сам пошел – это я его потащила. Вот это был мой мир. А их мир был другой. Я не то чтобы не имела права туда войти, но я ничего не понимала, я их только портила.

– То есть вы расслабились в каком-то смысле? Перестали волноваться, а отпустили детей в тот мир?

– Абсолютно, как вы сказали. Понимаете, я жила в четырехкомнатной квартире, а мой сын Михаил должен был жить в одной комнате с другими: их там пятеро мальчиков. Я думала: «Что такое, что, я плохая мама? Забирают моего сына». Для меня это был первый ребенок, Михаил. Ну, конечно, он самый хороший, самый прекрасный. Я поехала в ешиву, и тогда у меня была такая мысль: «Ведь все-таки эти раввины уже двадцать лет воспитывают таких прекрасных михаилов. У них опыт, у них понимание, они знают, что делают». И я отпустила Михаила: «Все, иди, все будет хорошо».

Со вторым сыном было еще тяжелее. Вы знаете, это как в истории Ханны, это из Библии. Но раввины моих сыновей научили: пониманию, знаниям, ремеслу, подходу, еврейским праздникам, почему они важны. А что, я могу им это дать? У меня же нет таких знаний. Не сыновья шли за мной, а я шла за ними. Эрнест мне помог понять, что есть раввины, которые будут вместо меня и вместо их отцов. Вот они будут воспитывать моих сыновей, вводить их в жизнь. Я бы без него не разобралась… Не с кем было посоветоваться. Мне было трудно. Вот это понимание и уверенность, что все правильно, дал мне Эрнест.

– Ваш первый муж, их отец, был религиозный человек?

– Артур был из Польши, из Варшавы, польский еврей. Артур – это самый антирелигиозный человек в Израиле. Не просто нерелигиозный, а антирелигиозный. Потому что оба его родителя – польские коммунисты. И потому, что он занимался археологией. В Израиле – мы же Святая земля! Что значит святая? Тут везде захоронения: святая земля, святые гробы. В смысле, что археологи все раскапывают, потому что им интересно. А религиозные евреи с ними воюют, понимаете? И у этого самого нерелигиозного профессора археологии получился хасидский сын. И не просто хасидский сын. Они очень похожи, они – копия один другого. Смотрите, я не блондинка, у меня нет синих глаз. Вот Давид – блондин, и синие глаза. Как и его отец, будто фото на память. И что самое интересное, Артур – археолог Средиземного моря, в смысле, всей этой территории, он знающий человек, профессор. И Артур может говорить только с Давидом, потому что только у них двоих общие темы. Какие общие темы? Талмуд. Талмудические темы для разговора. Они оба интеллектуалы и, конечно, оба знают Талмуд. В Талмуде есть все про историю, все раскопки по Талмуду идут. Названия, старые города, старые ешивы. Только Давид может говорить с Артуром на эти темы. Когда люди ищут объективную правду, а не защищают только свой подход, они могут иметь взаимную пользу от этого общения. А не обижаться, защищаться, и все такое. Это тоже курьез моей жизни. Не то чтобы я готовила Давида для Артура, так вышло.

И вообще, Давид – это вау… У него появились лидерские качества. У него есть знания, с одной стороны, и