Читать книгу "Медь в драгоценной шкатулке - Мария Владимировна Архангельская"

что ответить. И в самом деле, императорское ли это дело — мятежников считать? Особенно если осталась всего лишь неделя до обозначенного врачом срока, когда спальня любимой жены снова станет доступной.

— К счастью, ни у кого во Внутреннем дворце в тех местах нет родных и друзей, — с улыбкой вмешалась Благородная супруга. — Мы можем быть спокойны и служить вашему величеству, ни на что не отвлекаясь.

Я вспомнила одну из своих служанок, у которой, я точно знала, родня на северо-западе есть. Правда, не могу сказать, в той ли провинции, надо будет уточнить и при необходимости предложить помощь. Однако благородные дамы и господа, говоря слова «все» или «никого», всегда имели в виду лишь ровню, не вспоминая про слуг. Так что я удержалась от уточнения.

— Не сомневаюсь в вашем рвении, — благосклонно кивнул его величество.

— Если тревога мешает служить его величеству, следует отринуть тревогу, — заметила одна из дам. — Вся империя — одна семья, и его величество — отец всем отцам. Верность ему превыше всего остального.

— Так нас учат святые учителя, — поддакнула вторая. — Принимать все вещи такими, какие они есть, и не быть вещью для вещей. И тогда никто не сможет навязать нам своё бремя.

— А ещё они учат, — не выдержала я, — что царство для правителя — что пышная шкура для лисы: источник опасностей и тревог, и лучше сбросить его и вольно странствовать на безлюдном просторе. Но разве его величество может себе это позволить?

— И правда, — тут же кивнул император, не дав воцариться неловкой паузе, — мы здесь не монахи и не священники и не можем полностью встать на путь очищения. Только наши предки были просты и безыскусны, они следовали превращениям мира и хранили в себе подлинное. Ныне же мир не таков, и нам до них далеко.

Все присутствующие тут же хором согласились, что да, мир испортился и люди измельчали, после чего оседлали одного из любимых коньков местных интеллектуальных бесед — принялись рассуждать о совершенном человеке. Выходило, что совершенный человек — это тот, про которого вообще ничего нельзя сказать: что он есть, что его нет, разницы никакой. Лишённый свойств, совсем обыкновенный, не ищет ни заслуг, ни славы, не оставляет следов, и о нём ничего не слышно. Прямое дерево срубают первым, колодец со сладкой водой осушают быстрее других, а значит, лучше всего ничем не выделяться, не испытывать ни ненависти, ни сострадания, ничего не знать и не пытаться себя проявлять, а следовать природе, в которой всё устраивается само собой. Мне оставалось только диву даваться, каким образом они ухитряются сочетать такие представления о совершенстве с искреннем почтением к учёности и искусствам.

— Даже всю жизнь практикующие духовные практики отшельники не всегда могут достичь совершенства, — вздохнул император, явно настроившийся на философский лад. — Что уж говорить о простых смертных?

— В общем, для того, чтобы ничего не знать, надо много этому учиться, — подытожила я. Уж не знаю, что такого забавного было в моих словах, но смеялся его величество долго.

Супружескую жизнь император возобновил точно по расписанию, выдержав ровно шесть местных месяцев. Я всё же опасалась, несмотря на все уверения Гань Лу, не повредил ли выкидыш моему здоровью, однако опасения оказались напрасными. Моё тело, вспомнив о своей фертильности, не желало останавливаться на достигнутом. Наступила зима, и незадолго до Нового года всё тот же Гань Лу подтвердил, что вожделенное для Иочжуна зачатие таки свершилось. Все придворные гадатели в один голос сулили нам мальчика.

Следующие несколько месяцев я чувствовала себя мухой, тонущей в меду. Убедившись наконец, что он снова может стать отцом, император затрясся надо мной, матерью его будущего ребёнка, как курица над яйцом, и принялся носиться, как дурак с писаной торбой. Меня днём и ночью окружал целый сонм служанок и дам, готовых не то что уловить — предугадать любое моё желание, или хотя бы намёк на него. Меня закармливали вкусностями, заваливали подарками, окружали всяческой заботой. Количество принадлежащих мне дворов уже перевалило за две тысячи, дорогими тканями можно было выстлать весь Внутренний дворец и обтянуть все стены, а драгоценностями — посыпать садовые дорожки вместо гальки. Император являлся ко мне почти каждый день, а если прийти не мог, то подарки удваивались. Все полы и поверхности моих покоев застелили мягкими коврами, на всех ступеньках положили пандусы из прочных досок, тоже покрытых коврами — а ну как я споткнусь и упаду? Будь воля императора, меня вообще не выпускали бы из постели, но мне удалось отстоять своё право на прогулки, хотя для этого пришлось воззвать к врачебному авторитету Гань Лу, чтобы тот подтвердил, что свежий воздух полезен для здоровья. Авторитет лекаря был непоколебим, но водили меня по саду исключительно под руки, и сопровождающие поминутно доставали меня вопросами, не устала ли я и не хочу ли вернуться. О прогулках верхом, разумеется, пришлось забыть, и даже о том, чтобы просто подойти к пруду, не могло быть и речи — все тут же начинали кудахтать так, словно я собиралась утопиться. Я зверела, рычала, пыталась даже истерить, но ничего не помогало. Однажды я дошла до того, что в первый и, надеюсь, в последний раз дала пощёчину особо настырной служанке. Спустя десять минут мне стало стыдно, и я загладила вину щедрым подарком, но осадочек остался. У меня, не у неё, она-то, кажется, была скорее довольна.

Иногда я думала о Тайрене и о том, что рождение брата вполне может похоронить его надежды на престол. Но старалась утешить себя мыслью, что пройдёт ещё немало времени, прежде чем мой ребёнок станет ему реальным соперником. Всё ещё может не один раз измениться. В любом случае, от меня сейчас в этом деле ничего не зависело, и оставалось только положиться на пресловутую волю Неба.

Гань Лу навещал меня каждый день, но чувствовала я себя превосходно, не было даже токсикоза, изрядно помучившего меня в первую беременность. Тем обиднее был этот постоянный надзор, не дававший насладиться жизнью. Быть любимой женой — тяжкая ноша… Даже других обитательниц гарема я теперь видела, только когда кто-нибудь приходил меня навестить. Что, впрочем, случалось не так уж редко, хотя бы по разу перебывали у меня все. Что бы там обо мне ни думали, но этикет, да и просто здравый смысл приказывал поддерживать добрые отношения с будущей матерью принца, имевшего все шансы стать любимым сыном. Многие при этом старались подгадать так, чтобы император застал их у меня, но нехитрая уловка не