Читать книгу "Рыцарь-разбойник - Борис Вячеславович Конофальский"

грабеже вина. Большие сеньоры к ней подстрекали или то личная дерзость новоприбывшего рыцаря.

– Сыч! – позвал Волков помощника своего. – Собирайся на тот берег проверить дружков своих.

– Не рано ли? – сомневался тот. – Мало что они узнать успели. Времени немного прошло.

– Нет. Собирайся, Фриц! – велел Волков. – Ни спать, ни есть не могу. Все время о них, о еретиках, думаю. Надо мне хоть что-то знать, не могут они не собираться к нам в гости.

– Как пожелаете, экселенц, – отозвался Сыч нехотя.

– Чего ты морщишься? – спрашивал кавалер, видя его нежелание.

– Не любо мне это, – отвечал Сыч. – Чужое там все, враги все, дерзкие, наглые. Бога не боятся, над святыми надсмехаются. Одно слово – еретики. Даже пиво у них не такое.

– Надо, Сыч, – настаивал Волков. – Проспим их приход – всем нам смерть настанет, кроме мужиков. Пленных они не берут. Все здесь пожгут, все заберут.

– Да ясно, экселенц, ясно, – кивал Фриц Ламме.

Так кавалер об этом деле волновался, что поехал с Сычом до рыбацкой деревни, хоть туда и обратно день пути был. Там у сержанта Жанзуана и заночевал. Сыч ночью реку переплыл. Только утром Волков забрал деньги у сержанта, что тот за проход плотов собрал, и отправился в Эшбахт. Кстати, денег оказалось не так и мало: семнадцать талеров чистыми. А перед тем как уехать, Волков сержанту сказал:

– Живешь праздно, в лени. У тебя четыре человека, целыми днями лежите на песке, плоты ждете.

– А что же делать, господин? – спросил сержант Жанзуан. – Другого дела у нас нет.

– Заставу ставьте вот здесь, на этом холме. – Волков указал сержанту на холм. – Жалованье вам из денег, что вы собираете, платится, так делайте.

– Есть! – сказал сержант. – Будем по возможности делать.

– По возможности? – зло спросил кавалер. – Я бы на вашем месте поторопился. Горцы из кантона придут, а лошадь у вас одна. Все не убежите. Так что ломайте лачуги, ищите любое дерево, ставьте частокол на холме. Бараки на двадцать человек, склады, колодец копайте. Готовьтесь.

– Значит, воевать будем? – спросил со вздохом старый солдат, что слышал их разговор.

– А что, у тебя когда-то по-другому было?

– Никогда, – отвечал тот. – Думал, может, хоть сейчас, под старость, тихонько поживу.

– Забудь. Не привыкай, – строго велел кавалер и крикнул: – Максимилиан, коня!

Глава 39

Сам он всегда хотел жить тихо, да никак это не получалось. Даже когда со службы ушел, не получалось. Коли был кто из больших сеньоров с ним рядом, так вечно требовал кровавой работы. Волков уже с тем смирился, война стала для него обычным, простым делом. Ну а что: то горцы, то жена, то герцог – и все это изо дня в день, изо дня в день. А еще письма от разных влиятельных попов, всем им что-то нужно. А еще оборотень, а еще дела с купчишками. Не успевал кавалер с рассветом встать и дела переделать, как уже ночь на дворе. И герцог не давал о себе забыть, как без него, сеньор все-таки.

Кавалер приехал с юга, все мысли о горцах, сам устал, а у привязи чужой конь.

– Кто тут? – спросил Волков у дворового мужика, что чистил коровник.

– Не могу знать, господин какой-то в богатом платье. Госпожа его кормит.

Волков уж не знал, что и думать, пошел в дом. А там за столом человек в цветах герцога и с сумкой через плечо. Сидит, бобы ест не без удовольствия. Кружка пива у тарелки, хлеб свежий. А кавалер уже и не знает, грустить или радоваться. Хорошо, что хоть не хахаль жены. А с другой стороны, что хорошего? Может, хахаль и лучше был бы. Хахаля можно было бы прямо тут и зарезать. А с герцогом так не выйдет.

– Я от его высочества герцога, – вставал и кланялся человек, увидав Волкова.

Это и так кавалеру ясно, он даже знает, зачем тут этот человек. Он молча протянул руку и принял два письма. Одно большое с лентой и оттиском герба герцога на сургуче, второе совсем маленькое и простое.

Уселся Волков за стол и первым делом, конечно, сломал сургуч на послании курфюрста.

«Милый друг мой, зная о ваших делах, прошу вас быть ко двору моему в Вильбург со всей возможной поспешностью. Желаю слушать вас и говорить с вами о житии вашем в вашей земле.

Карл Оттон, Четвертый курфюрст Ребенрее».

Какой у писаря почерк красивый – залюбуешься. А герцог не поленился перстень приложить. Подписываться не стал.

Волков сидел, задумавшись, над письмом сеньора: вот что ему сейчас делать? Бросить все и скакать к герцогу? Четыре дня туда, четыре обратно, сидеть и там ждать аудиенции. А сколько ее ждать придется? А вдруг его высочество возьмет и просто кинет его в тюрьму? До выяснения. А там обер-прокурор, который Волкова еще по Хоккенхайму невзлюбил. Уж он порадуется, все сделает, чтобы пленник в холоде подольше посидел.

А тем временем горцы переплывут реку? Он даже деньги свои вывезти не успеет. Все этим псам из-за реки достанется. Не-ет, нет-нет-нет. Так не пойдет. А как пойдет?

Думы тяжкие, думы тяжкие. Что делать? Осмелиться отказать герцогу или собираться в дорогу? Так он размышлял несколько минут, а посыльный терпеливо ждал.

Ничего не надумав, Волков небрежно кинул на стол письмо герцога и взял второй конверт. Сломал сургуч, развернул послание.

А там всего два слова: «Не торопитесь». И все. Ни подписи, ни числа. Прочитав написанное раза три и повертев бумагу, он поднял глаза на гонца:

– Кто дал тебе это письмо?

Мужчину этот вопрос, кажется, удивил, и он ответил:

– Оба письма мне дал канцлер его высочества.

Канцлер! Ну конечно. Видно, не зря Волков отправил канцлеру фон Фезенклевер серебро и хорошие меха.

Кавалер подумал немного и решил последовать совету. Канцлер как никто другой знал, что нужно делать, когда получаешь подобные письма от курфюрста.

– Я напишу герцогу ответ сейчас же, – обратился кавалер к посланцу и велел: – Монах, бумагу мне, чернила, сургуч, свечу.

Брат Ипполит, что как раз посадил Терезиных детей за другой конец стола для учения грамоте, сразу принес требуемое.

И Волков написал герцогу:

«Рад, Ваше Высочество, что вы не забываете про своего вассала. Кланяюсь вам как благодетелю и молюсь за вас ежедневно, как за отца своего. Премного рад, что зовете вы меня ко двору, потому что видеть вас для меня удовольствие превысшее. Но недуг тяжкий, что истязает плоть мою, не дает мне тут же сесть в седло и отправиться к вам. Лекарь говорит, что хворь