Читать книгу "Заколдованные леса - Амос Тутуола"

подошли к уютному и просторному дому — его обслуживали несколько молодых слуг и юных прислужниц, изящных, как антилопы, а моя проводница была там полновластной хозяйкой. Она приказала своим домочадцам вымыть меня в теплой ванне и натереть благовонными мазями, а когда ее приказ был исполнен, дала мне бархатные одежды и накормила тончайшими яствами. После еды я вознамерился пасть перед ней ниц, ибо ощутил глубокую благодарность, однако хозяйка моя повелела мне этого не делать и отвела меня в спальню, сказав, что я должен подкрепить свои силы спокойным сном. Едва моя голова коснулась подушки, я мгновенно уснул и проснулся лишь на другое утро, когда Хозяйка разбудила меня, чтобы предложить мне утреннюю трапезу.

Весь день Хозяйка столь великодушно ублажала меня, что Лес Тысячи Духов показался мне приятнейшим местом для путешествий, и, как пьяница, выпив, забывает про тяготы жизни, так позабыл я свои прошлые невзгоды. А на третий день Хозяйка заботилась обо мне еще нежней и великодушней, чем в первые два.

Под вечер, однако, она стала жаловаться на головную боль, и, присев рядом с ней, я прикоснулся ладонями к ее вискам, чтобы произнести Целительное заклинание. Представьте же себе мой ужас, благороднейшие слушатели, когда во время моей Заклинательной речи Хозяйка умерла, а после этого тотчас прозвенел звонок, двери широко распахнулись, ее домочадцы стремительно вбежали к нам в комнату, сгрудились вокруг нас и умерли! Я, конечно, тоже захотел умереть рядом с ними, но Смерть не откликнулась на мой зов, и я тоскливо притих, горестно размышляя об этом очередном испытании. Всю ночь не удавалось мне уснуть, — да и может ли живой человек спокойно спать среди мертвецов, которые вселяют в его душу леденящий страх? Утром я скорбно воззвал к моей матери с просьбой помочь мне в беде, — и лишь немое безмолвие было мне ответом. Я воззвал к матери второй раз и снова не получил ответа, однако не отступился и, отчаянно моля о помощи, воскликнул так:

— О матушка! Любимая матушка! Почему не отвечаешь ты мне в этот час великой скорби моей? Отчего не чувствую я твоей поддержки? Увы, даже смерть кажется мне желанней твоего небрежения! Да, лучше уж умереть дома, чем терпеть столь горькую жизнь на чужбине! Ужели не разжалобит тебя гибель моя в этом чужом для меня лесу? Ужели считаешь ты справедливым, чтобы могилу мою никогда не посетили наши родичи? Меня постоянно преследуют нескончаемые бедствия и несчастья: я спасаюсь от смерти, только чтобы пойти на жесточайшие муки; меня перестают мучить, только чтобы ввергнуть в бездну презрения, — воистину не длится, а кружится в бесовском кругу моя беспросветная жизнь! О матушка, родная матушка, истинная матушка, не единожды спасавшая меня от бедствий, мудрейшая из мудрых и надежнейшая среди самых надежных, непорочная на земле и достославная в небесах, явись ко мне в этот страшный час! О бесценная матушка моя, разреши мне увидеть тебя, где бы ты ни была!

Едва я вскричал так, земля стремительно разверзлась, и предо мною предстала моя мать; заметив слезы на моих глазах, она тоже расплакалась, а потом нежно обняла меня и, утешая, сказала: «Почему ты взываешь ко мне столь горестно, о мой сын? Скажи, о, скажи, сын, ибо я хочу знать, чем так мучительно огорчила тебя твоя суровая жизнь! Я всегда понимала, что ты живешь многотрудно, сын, ибо ты доблестен среди людей и славен в добродетели своей на грешной земле, но теперь я могу открыть, что жизнь твоя будет долгой, а богатства умножатся тысячекратно, — только не жалей сил для исправления мира, дабы покинуть его улучшенным, когда завершится твой земной путь. Что же до возвращения домой, которое, безусловно, предстоит тебе в скором времени, то положись в этом на Господа нашего и помни, что тебя ждет счастливая старость, ибо нет под небесами участи горше, чем доля презираемого людьми старика, а ты, несомненно, добьешься всеобщего уважения. Однако сейчас мое время на земле истекает, и надобно, чтоб ты рассказал, какие беды заставили тебя воззвать ко мне, дабы я устранила их с твоего пути, ибо мне хочется видеть тебя радостным и счастливым!»

Когда мать моя умолкла, я вытер слезы и сказал ей, что призвал ее, страшась не выбраться из дома мертвецов, а потом поведал ей о несчастьях и горестях, переполнивших чашу моего смиренного терпения. Выслушав меня, мать подарила мне вкусный пирог и повелела идти за нею, не медля ни минуты. Наскоро подкрепившись пирогом, я заметно приободрился и с охотою выполнил ее повеление. Шли мы с ней недолго и вскоре подступили к входу в туннель. Тут мать вынула из кармана камень — гладкий и твердый, но теплый и белый, словно хлопковый пух, — подала его мне и наказала швырнуть в туннель, а потом идти за ним, куда бы он ни покатился, добавив при этом, что если я точно исполню ее наказ, то попаду на лесную поляну вдалеке от помойной ямы для дохлятины и сразу же увижу охотника, давно заплутавшегося в Лесу Тысячи Духов. На прощание мать пообещала мне, что я встречу не слишком много препятствий на пути к дому; и, едва она умолкла, земля расступилась, поглотив её, а я бросил камень в туннель и отправился за ним следом.

АКАРА-ОГУН И ЛАМОРИН

Мне пришлось пробираться по туннелю около часа, и, когда камень вывел меня на поляну, я поднял его с земли и положил в охотничью сумку, — наученный горьким опытом, я твердо решил всегда держать и сумку и ружье под рукой. Едва меня осветило солнце, навстречу мне бросился человек по имени Ламорин, заблудившийся, как вскоре выяснилось, три года назад.

Заметив меня, он обрадовался до самого полного счастья, ибо жил в нашем городе по соседству со мной и прекрасно помнил меня. Обменявшись приветствиями, мы рассказали друг другу о своих приключениях, и рассказ Ламорина был куда печальней моего, ибо заблудился он очень давно и не видел родного дома целых три года.

Мы вволю наговорились, а потом отправились в путь и вскоре подступили к широкой реке. Едва мы вышли на берег, нам встретился великан с сумкой в левой руке и совершенно голый. А в правой руке великан держал голову льва и аппетитно обсасывал ее на ходу. Увидев нас, он отбросил львиную голову прочь и устремился нам навстречу, а Ламорин испуганно крикнул мне, что надо удирать. Я спросил его почему, и он торопливо сказал, что великана зовут Ийамба, или Бедун, взрастивший Безжалостную