Читать книгу "Раубриттер - Борис Вячеславович Конофальский"

нее.

Там, у угла конюшни, он ее поймал за руку, она чуть лампу не уронила, даже вскрикнула тихо.

— Не бойтесь, — произнес он.

— Напугали вы меня, — выдохнула она, поглядывая вокруг, видно Сыча искала в темноте.

Недолго раздумывая, он достал из кошеля браслетку, что купил вместе с хитрым колетом и перчатками. Поднес золото к лампе, чтобы она разглядела браслет и сказал:

— Это вам.

— Мне? — не поверила она.

— Вам.

— Но за что? — говорила она удивленно и даже кажется испуганно.

И к украшению не прикасалась, сторонилась, словно боялась его.

Лет двадцать назад, там, за горными хребтами, далеко на юге, когда он уже вовсю брился, он стал замечать, что некоторые женщины в городах и деревнях стали к нему добры и благосклонны. Может, оттого это было, что он ростом и широкими плечами превосходил почти всех других. А может оттого, что он был грамотен и легко говорил слова, которые другие говорить не могли. А может оттого, что был он близок к офицерам и, имея кое-какую деньгу, тратил ее на одежду, такую же, что носят офицеры.

Но, скорее всего, что все это было вместе. Да к тому же не имел он ни сала лишнего, ни брюха вислого. В общем, денег он уже тогда женщинам не платил, и горячие южанки иной раз сами звали его.

Чаще то были девы солдатские, молодые и не очень: маркитантки, швеи, поварихи. Все те, что обычно в обозе солдатском идут. Но и местные женщины им интересовались.

И девки крестьянские, и девки городские, вдовы особенно ласки его искали и даже предлагали себя замуж, одна имела бакалею и была зажиточной. Но больно тучна была и стара для него, было ей тогда уже за тридцать. И даже замужние, что мужей обманывать были рады. Всякие были у него женщины. И еще бы! Прочтя много романов, к своим годам он выучил и стиль, и слова, и целые фразы, что говорили кавалеры прекрасным дамам, и часто этим пользовался, чтобы получить постой и постель. Вот и теперь ему приходилось вспоминать старое.

— Госпожа, провидение жестоко, оно выбрало мне жену, а не я, — произнес он, — если бы выбирало мое сердце, то жена моя была бы другой.

— Что? — переспросила она, как будто не расслышав. — Господин, что вы такое говорите?

При этом голос ее чуть срывался, стала она дышать так, словно бежала перед этим.

— Я даже не понимаю, о чем вы говорите, — продолжала она.

А Волков тем временем поймал ее руку и стал надевать на нее браслет.

— Это очень дорого для меня, — говорила при этом госпожа Ланге.

Она даже предприняла слабую попытку высвободить свою руку, но он не дал ей и застегнул застежку. Тяжелый браслет красиво смотрелся на изящной ее руке. Плетение было великолепно. Ну, золото есть золото.

Женщина смотрела на свою руку едва ли не с ужасом. У него не было сомнений, что никто и никогда не дарил ей и десятой доли от этого браслета. Да, хорошо, что торговец предложил ему эту дорогую безделицу, а еще лучше, что епископ за нее заплатил.

— Такие браслетки в давние времена великие кондотьеры дарили тем своим возлюбленным, на которых не могли жениться. Это символ оков, что сковывали их, порой крепче, чем таинство венчания.

Бригитт Ланге теперь смотрела на браслет как завороженная. Даже в скудном свете лампы Волков видел, как ее шея и ее ушки стали буквально алыми.

— Нет, я не могу принять такой подарок! — наконец произнесла она.

— Так бросьте его в колодец, я не возьму его обратно, — спокойно отвечал он. — Дарить мне его больше некому.

Она взглянула на него едва ли не с мольбой:

— Но что же я скажу Элеоноре? Или мне прятать его от нее?

— Зачем же! Носите его в открытую, а если она спросит, то скажите, что его вам подарил Увалень.

— Увалень? — она удивилась. — Вот этот вот молодой человек, что…

— Да, его зовут Александр, я его обо всем предупредил, если его спросят, то он скажет, что браслетку эту отнял у торговца на ярмарке, когда мы были в набеге.

— Но за что же он мне ее подарил? — удивлялась Бригитт.

— За что? — Волков тоже удивился. — Ну, например, за самые красивые волосы, что ярче самой дорогой меди, за удивительные веснушки на носике, за зеленые глаза… Может, за это за все. Разве этого мало?

— Неужели это он вам такое сказал? — спросила она, разглядывая браслет на своей руке в свете лампы.

— Я его об этом и не спрашивал, — ответил он.

Кажется, она собиралась что-то еще спросить, но он не дал ей. Он нежно взял ее головку, притянул к себе и поцеловал в губы. Тоже нежно. Она на поцелуй почти не ответила, но и не отстранилась, совсем уже холодна не была.

Когда он отпустил ее, Бригитт, кажется, была в ужасе, она покраснела вся и стала махать на себя рукой свободной от лампы так, как будто ей не хватало воздуха, хотя ночь уже не была жаркой, и приговаривала при этом:

— Господи, прости меня. Господи… Я сейчас сгорю… Элеонора меня убьет.

На руке ее золотом поблескивал браслет. Он даже засмеялся, наблюдая за ней:

— Она не убьет вас. Вы не сгорите, прекрасная Бригитт. У вас нет вины перед Богом, и перед ней вы ни в чем не виноваты. Вы ничего не сделали, вы даже не ответили на мой поцелуй.

— Не виновата? — она с наивной надеждой взглянула на него.

— Не виноваты. Успокойтесь, Бригитт, это все моя вина, — сказал он, обнял ее и провел рукой по волосам, — успокойтесь и идите спать.

— Вы меня… отпускаете? — удивилась она.

— Отпускаю, ступайте.

— Спасибо вам, господин, — она быстро присела в поклоне, поклонилась и пошла к дому.

— Бригитт, — окликнул он ее, когда она уже дошла до угла конюшни.

— Да, господин, — остановилась она.

— Когда я застал госпожу Эшбахт в бальном зале ночью, она была с этим… С Шаубергом?

Бригитт помолчала немного, словно собиралась с духом и потом сказала:

— Все три дня, что мы жили в замке, господин Шауберг ночевал в ее покоях. А когда она услышала ваши шаги, вернее, как ваш меч бьется о ступеньки, так тогда она сидела у него на коленях.

— Спасибо, Бригитт, — сказал он, — ступайте спать.

Она еще раз присела, поклонилась и скрылась за углом конюшни, оставив его в темноте.

Благодарил он ее спокойно и глядел, как она скрылась, тоже спокойно. Но спокойствие это было видимое. Если бы кто прикоснулся к