Читать книгу "Капитан Магу. Триумф и падение - Вадим Полищук"

Едва он оказался в камере, как на него вновь навалилась черная тоска и отчаяние. Алекс не помнил, как с него сняли кандалы, как захлопнулась дверь и лязгнул засов. Очнулся он лежащим на жесткой тюремной койке. Погибнуть даже не в бою, а у расстрельной стенки… Хотелось завыть в голос, но во рту все намертво пересохло, а дотянуться до кувшина с водой не было ни сил, ни желания. Так он и пролежал неподвижно до самого ужина.

На ужин вместе с едой ему передали клочок бумаги. Три коротких слова на угорском были написаны руоссийскими буквами. Без перевода было понятно «Товсь! Цельсь! Пли!» И его жизнь будет оборвана. С трудом он запихнул в себя пресную перловку. Ему нужны сила, много силы. Не для побега, отсюда не сбежишь, просто нельзя выказать слабость. Пусть помнят, сволочи, как умер полковник Барти, еще легенды будут слагать.

Весь следующий день Алекс учил нужные команды, а вечером понял, что не помнит ни слова. На мозг непрерывно давило тягостное ожидание. Он уже начал жалеть, что не потребовал себе ящик водки, так хоть можно было бы забыться, напившись вусмерть. Впрочем, водки бы все равно не дали, она в Угории стоит недешево. А кто будет тратить деньги на приговоренного к смерти арестанта? Нет, он все сделал правильно.

Утром третьего дня ожидание стало невыносимым. Слух обострился неимоверно, по еле слышным шаркающим шагам надзирателя Алекс с уверенностью мог определить, около какой из камер тот находится. Но ждал и боялся он совсем других шагов, четких, уверенных, цокающих по камню стальными подковками, а они так и не прозвучали. Дважды приносили еду и воду, все как обычно.

К концу четвертого дня он устал ждать, а за ним не пришли ни на пятый день, ни на шестой, ни даже на седьмой. Видимо, произошел какой-то сбой в бюрократической машине угорского военного ведомства. На восьмой день наступила апатия, Алекс лег на нары и не встал с них, даже когда ему принесли ужин. Когда он на следующий день отказался от завтрака – забеспокоилось тюремное начальство, приговоренный мог и не дожить до казни. Его пытались кормить насильно, и это помогло, в офицере проснулся дух протеста, и он отказался от пищи уже сознательно. Он сжимал челюсти, отворачивался, плевался, но из этой схватки вышел победителем. Жаль, триумфом насладиться не удалось. После полудня десятого дня по тюремному коридору загрохотало множество жандармских сапог.

Преодолев накатившуюся слабость, Алекс поднялся с койки, одернул свой потрепанный мундир и встал напротив двери, хотя до последнего наделся на то, что жандармы пройдут мимо. Не прошли. Лязг запора, скрип петель.

– Руки!

Ставший привычным щелчок кандалов. И тут вдруг Алекс понял, почему его всегда из камеры выводят сразу четверо жандармов – его боятся. Его, маленького, ослабевшего от раны и не окрепшего на тюремных харчах, боятся настолько, что за безоружным и закованным в кандалы узником присылают четверых до зубов вооруженных здоровяков. Подбородок невольно дернулся вверх, а на душе стало легко, ушли все сомнения и слабости. Один из жандармов уловил перемены в настроении приговоренного к смерти арестанта, и рука его невольно дернулась к кобуре, остальные тоже напряглись. Заметив это, Алекс криво усмехнулся и сам сделал шаг к выходу. Его не остановили.

За весь короткий путь к нему ни разу не прикоснулись, будто он был чумной, только указывали, куда следует повернуть. И путь этот закончился не в тюремном дворе, а перед одной из дверей. Судя по отсутствию снаружи запора, «глазка» и «кормушки», это была не камера. Один жандармов открыл дверь, жестом указал внутрь, а едва Алекс шагнул за порог, как дверь за ним захлопнулась. Внутри царил полумрак, а потому узник не сразу узнал уже бывшего в помещении человека. Когда же узнал, не смог удержать удивленного возгласа:

– Какого черта, Манский?!

Проигнорировав восклицание Алекса, секретный агент сделал пару шагов вперед, ухватился за сковывающие руки кандалы и начал тыкать в них ключом, пытаясь попасть в замочную скважину.

– Прошу вас – тише! У нас очень мало времени.

Кандалы, лязгнув напоследок, упали на пол. Туда же, комната была абсолютно лишена какой-либо мебели, Жорж вывалил из мешка кучу одежды.

– Переодевайтесь! Быстро!

Непослушными пальцами Алекс начал выковыривать пуговицы из петель.

– Это побег?

– Не совсем. «Полковника Барти» через четверть часа расстреляют, а нас к тому времени здесь быть не должно.

– А кого тогда расстреляют?

Офицер застыл в неснятом до конца мундире.

– Умоляю вас – быстрее!

Убедившись, что его подопечный продолжил поспешно избавляться от верхней одежды, Жорж соизволил пояснить сложившуюся ситуацию:

– Мало ли в Угории приговоренных к смертной казни преступников? Вот одного из них сегодня и казнят, предварительно переодев в ваш мундир. Нам же надлежит как можно скорее покинуть пределы империи.

У Алекса возникла заминка с сапогами.

– А если он кричать начнет, что он – не полковник Барти?

– Быстрее, за нами сейчас придут. А насчет криков… Да кто его слушать будет? Глаза завяжут, рот заткнут, к столбу привяжут, чтобы не сомлел, никто ничего и не заметит, а кто заметит – тот промолчит.

Магу избавился от своих форменных брюк и начал натягивать принесенные агентом.

– А те, кто поведет приговоренного во двор, раньше меня никогда не видели?

– Наконец-то вы начали соображать, – обрадовался тайный агент. – Поймите, «полковник Барти» сейчас никому не нужен, для всех будет лучше, если он умрет. Иногда мертвый герой куда лучше живого.

Натянув нелепый черный лапсердак, Алекс взялся за свои сапоги, так как никакой иной обуви Манский не принес.

– Но как удалось добиться моего освобождения? Всех денег моего отца не хватило бы для этого! Да и ваше присутствие здесь говорит о том, что задействованы персоны повыше. Или вы сейчас на вольных хлебах?

Жорж торопливо нахлобучил на Алекса широкополую шляпу.

– Да на службе я, на службе. А что касается персон, то это не моего ума дело, я только исполняю. Все, ни слова больше, за нами пришли.

На пороге появился угорский офицер в черном мундире тюремного ведомства с узкими серебряными погонами на плечах. Бегло оглядел обоих, молча кивнул и сделал знак следовать за собой. Манский придерживал Алекса за руку, а тот машинально передвигал внезапно одеревеневшие ноги, обливаясь холодным потом. Сейчас, когда жизнь и свобода оказались буквально в нескольких десятках шагов, он испытывал чувство, близкое к панике, ведь расстояние это было перегорожено несколькими дверьми и решетками. И почти у каждой имелся бдительный страж. А вдруг его кто-нибудь из них узнает?

Однако опасения его оказались напрасными. Похоже, чин у шедшего впереди тюремщика был немалый, если стражники столь торопливо отпирали и распахивали перед ним все двери, а затем вытягивались в струнку, даже и не думая интересоваться личностью его спутников. Последняя калитка в замковых воротах, позади лязгает запор, нос втягивает воздух свободы, а сапоги ступают по доскам моста. За мостом их ожидают две кареты. Чиновник еще раз кивает напоследок и садится в прилично отделанную, запряженную шестеркой. Манский тянет беглеца к простой черной пароконной.