Читать книгу "Темница тихого ангела - Екатерина Островская"

– Но вы же пытались уйти от преследования. А вдруг в вашей машине находился вооруженный преступник?

– А теперь вы проверили карманы моей одежды, находившейся в сумке, обнаружили удостоверение члена президентской комиссии и решили побеседовать один на один?

Майор внимательно посмотрел на Торганова.

– Кстати, Николай Александрович, а кто возглавляет эту комиссию?

– Председателем комиссии является академик Локотков Василий Ионович, известный ученый, дважды Герой Труда. Вы можете с ним связаться, и он поможет вам установить мою личность. Запишите его телефон…

– Нет нужды. Мы вам и так верим. Больше задерживать не будем. Пересчитайте деньги…

Майор открыл ящик стола, вытащил из него мобильный телефон Торганова, следом пять пачек и долларовые банкноты россыпью.

– Только вы ошиблись немного, Николай Александрович: при себе у вас было не около шестидесяти тысяч долларов, а пятьдесят две восемьсот сорок. И рублей еще ровно семнадцать тысяч.

– Вполне возможно, – согласился Торганов, хотя уверен был, что денег при нем до задержания имелось гораздо больше. – Вероятно, вы правы: я никогда не пересчитываю наличность – от этого денег больше все равно не будет.

Майор подвинул сумку к Николаю.

– Забирайте вещи, мобильный телефон не забудьте, а сумму пересчитайте при мне.

Пока Торганов пересчитывал, майор сказал:

– Нигде расписываться не надо. Мы не оформляли протокол задержания и теперь выпускаем вас просто так, хотя и с извинениями. Служба у нас такая, сами понимаете. И все же, давайте договоримся: мы вас не видели и вы нас тоже. Кстати, мы и машину вашу помыли.

– Конечно, конечно. Я не в обиде. А что хоть случилось, раз столько милиции сегодня на дорогах?

– Обычная работа: задерживаем машины, находящиеся в угоне.

«Мазда» и в самом деле сверкала. Николай сел за руль и отправился к тому месту, где высадил Татьяну. Отыскал выходящую на трассу узкую проселочную дорогу, больше похожую на тропу, свернул, углубился в лес и только после этого набрал номер.

Она отозвалась не сразу. Почти минуту он слушал гудки, а потом в трубке наступила тишина.

– Это Николай, – представился Торганов, – я жду тебя там, где мы расстались. А ты где?

– А я неподалеку. В лесу с одной бабушкой познакомилась – она сидела на пенечке, попросила меня помочь ей до дома дойти: она грибы собирала, и у нее спина заболела. Теперь помогаю ей грибы чистить.

– Так где ты находишься?

– У нее дома. Здесь деревушка небольшая – это километра два от дороги. Сейчас прибегу.

– Не надо: я через пять минут сам подъеду.

Деревушка состояла из трех десятков старых бревенчатых домов, стоявших вдоль единственной улицы. Из леса к избам подходили столбы, но проводов на них не было. Не было видно ни людей, ни животных. Когда Николай посигналил, из одного из дворов ему откликнулся осторожный собачий лай.

– Я здесь, – раздался за спиной Торганова тихий голос Татьяны.

Он обернулся и сквозь кусты малины увидел ее, стоявшую за забором. Таня помахала ему рукой и улыбнулась.

– Мы уже уезжаем? – спросила она.

Николай кивнул и вдруг понял, что ей не хочется выбираться отсюда. Да и он сам тоже не спешит опять садиться за руль и лететь куда-то, рискуя нарваться на очередное оцепление.

– Я быстро, – сказала она, – только руки помою и попрощаюсь с хозяйкой.

Таня поспешила к дому.

– Не надо! – крикнул ей вслед Николай.

Но крикнул негромко, словно и сам был не уверен в том, что принимает правильное решение:

– Останемся здесь ненадолго: передохнем.

Он толкнул хлипкую дверь калитки и вошел во двор, поросший травой, увидел широкое низкое крыльцо, на котором стоял стол, а возле него две плетеных корзины с черными от времени прутьями. Обе корзины были наполнены почти доверху белыми грибами.

– Ого! – удивился Николай. – Сколько насобирали.

– Так она с самого утра по лесу ходила, а корзины тяжелые: теперь вот разогнуться не может. А лекарств у нее никаких нет.

Торганов вошел в дом и оказался в просторной, плохо освещенной комнате. На диване лежала старушка, укрытая одеялом, сшитым из разноцветных лоскутков ткани.

– Здравствуйте, – первой поздоровалась хозяйка, пытаясь подняться.

Но тут же застонала.

– Жадность меня сгубила, – объяснила она, – надо было раньше домой возвращаться, но как уйдешь, когда грибов столько! Ведь одними ими и питаюсь. Засушиваю еще, а соседка ходит продавать и свои грибы, и мои вместе, так что нам с ней на хлеб и еще картошечку хватает.

– Можно мы с женой задержимся у вас немного? – спросил Торганов.

– Живите, – негромко ответила хозяйка.

И снова застонала.

Николай вышел на крыльцо. Таня чистила грибы. Парик с длинными волосами по-прежнему был на ее голове, но ему захотелось посмотреть ей в лицо, чтобы понять, что она чувствует теперь, после стольких лет, проведенных в каменном мешке, что чувствует именно сейчас, когда сидит и занимается таким простым делом – чистит грибы на пороге старого бревенчатого дома, от которого веет пересушенным мхом и покоем. И все же Торганов молча спустился по трем трухлявым ступенькам, прошел через двор и сквозь проем распахнутой калитки и только теперь увидел рядом низкие ворота, которые, судя по всему, давно уже никто не открывал: они почти полностью были скрыты лебедой и кипреем. Торганов с некоторыми усилиями отворил их, загнал «Мазду» во двор, взял из машины аптечку, снова поднялся на крыльцо. Увидел Таню, остановился рядом с ней: вдруг ему нестерпимо захотелось приблизиться еще ближе, обнять и сказать что-нибудь приятное.

Но он только протянул ей аптечку:

– Здесь какие-то лекарства, но я в них не разбираюсь. Посмотри, может, что-то поможет хозяйке.

Он остался на крыльце один, смотрел на солнце, спешащее спрятаться за верхушки близкого леса, на высохшие старые яблони во дворе, на вросшую в землю бревенчатую баньку, на крыши соседних домов, крытые растрескавшимся от старости шифером. В окружающем его мире все было спокойно и тихо. И вдруг Торганов понял, что именно этого не хватало ему долгие годы: тогда, когда он мчался в вагоне нью-йоркской подземки, пряча за пазухой только что купленные экземпляры эмигратской газеты, где был опубликован его первый рассказ, и потом, когда стоял на сцене, ослепленный прожекторами, сжимая в руке холодную фигурку «Оскара», и когда смотрел из окна своей квартиры на деревья Центрального парка, и когда сжимал в объятиях первую красавицу Голливуда, и когда подставлял ухо ночному шепоту Алисы.

Слабый ветерок подметал пространство вокруг, убирая все лишнее, ненужное и временное. Утки стартовали с недалекого озера; они летели невысоко и беспечно, не опасаясь выстрелов и злобы.