Читать книгу "Багрянец - Адам Нэвилл"

Между головами офицеров Хелен удалось рассмотреть лица незнакомцев, когда они вздернули подбородки, услышав дудочки. У мужчины потолще было красное лицо алкоголика; его Хелен тоже уже видела, хотя не понимала пока, где.

– Ключа нет, вот и все, я уже сказал, – услышала она его слова. – А вы так и не объяснили, зачем вам заходить.

Констебль наклонилась к нему, понизив голос, так что Хелен не расслышала, но ее слова, очевидно, вызвали беспокойство у второго, тощего незнакомца в капюшоне, который повернулся к машине.

– Отойдите от ворот. Повторять не буду, – констебль снова заговорила громче.

Краснолицый толстяк только ухмыльнулся ее словам, а Хелен вспомнила, где его видела: это он ревел в микрофон на празднике в деревне Редхилл.

Лицо второго она тоже смогла разглядеть: он пытался заглянуть в полицейскую машину – «хочет увидеть, кто внутри». Ввалившиеся, будто втянутые, щеки, сломанный нос, шрамы от прыщей – «Ричи». Крыса с лодки. Один его вид, пусть и не очень отчетливый, пробудил призрачное ощущение костлявых рук вокруг лодыжки, когда Ричи поднял ногу Хелен, чтобы сбросить ее в море. На нем должна быть ее метка – Хелен его оцарапала.

Ветер вокруг машины будто замер, Хелен выпрямилась и прочистила горло, чтобы крикнуть полицейским. И тут напряжение прервал женский крик – далекий, но тревожный.

Полицейские посмотрели на деревья вдали.

– Так-так! – крикнула констебль и опустила голову к рации на плече.

Издалека – должно быть, рядом с источником крика – залаял шумный собачий хор. Хелен захотелось снова оказаться на больничной койке.

Двое у ворот неуклюже бросились бежать по частной дороге, громко хлопая резиновыми сапогами. Ричи далеко обгонял своего толстого и нетрезвого товарища.

Хелен попыталась ухватиться за дверь машины, но ее мышцы и руки работали медленно, еще не оттаяв.

Констебль-мужчина полез через ворота первым; металлический барьер протестующе затрясся, но, оказавшись на другой стороне, он крепко придержал прутья, помогая своей сослуживице. «Они собирались туда».

Сердцебиение Хелен отдавалось в горле и ушах. Высунувшись из машины, она крикнула:

– Это он! Он был в лодке! Тощий ублюдок в капюшоне!

Констебль оглянулась на нее, кивнула и крикнула в ответ:

– Оставайтесь в машине! – и снова опустила рот к рации. Ее коллега уже догонял безмозглого толстяка.

43

Трещал костер – размером он был лишь в половину того, что разожгли для Стива, но Кэт знала: она умрет здесь, точно так же, как ее любовник, – в вонючем, разваливающемся сарае, привязанная к решетке, на которой запеклась ее собственная кровь; на жалком клочке земли, окутанном вонью скотины.

Прошли часы с момента, когда Кэт отказалась от наркотика Уиллоуза. Все это время она дрожала на грязном цементном полу и слушала, как в сарае готовятся к событию. Около полудня за ней наконец пришли.

Все утро по дороге за ее камерой бегали псы, а мимо пролетали мотоциклы, ревя и рыча, как возбужденные животные, выпущенные на свободу. Ферму Редстоун охватило волнение.

Кэт чувствовала, что они что-то очень торопливо собирают и увозят: слышался гидравлический хрип, будто по крысиной дорожке протискивался грузовой транспорт; раздавался звон металла и скрип подъемных дверей; по асфальту несколько раз проскакал фургон, мотаясь туда-сюда.

Когда Уиллоуз принес чашу из черепа и анестезию для Кэт, он туманно говорил что-то об «изгнании» и о том, что ее смерть станет последней «трапезой» для красной земли, во всяком случае на время. Видимо, гибель Кэт должна послужить лебединой песней, после которой красные крысы покинут свой бункер.

Должно быть, красный народец тактически отступал: возможно, об Уиллоузе и его банде красных убийц узнали. Они определенно зарвались, и ссора с Льюисом, которую Кэт подслушала, это подтверждала. Наверно, красные убили столько, что уже не могли прятать свои алые следы среди холмов и в домах соседей. Легкомысленное обращение с кровью незнакомцев привело детектива в ярость, а Кэт по себе хорошо знала, что такое тревога. И, когда Тони с дочерью произнесли перед ней свою мистическую, апокалиптическую речь, она совершенно точно ощутила их тревогу.

В сарае ухали и кричали люди-обезьяны. Дряхлый ансамбль из двух музыкантов – костлявый мужчина и женщина под восемьдесят – выдувал ноты из древних костей в воздух, слишком светлый и просторный для того, что готовилось. И музыка, и крики звучали тише, чем для Стива.

С самого начала приготовления носили несвязный мелкий характер и сопровождались влажной серой погодой. Разум Кэт приобрел такой же оттенок, как и водянистый блеклый свет, лишавший цветов мир снаружи сарая. Небо, видневшееся через щель в его дверях, было грязным, как и море, окутанное туманом. Весь день по крышам стучал дождь.

И собралось для разделки Кэт куда меньше «красных детей», чем для Стива: вместе с музыкантами она насчитала восьмерых. Все как один были обнажены и раскрашены в красный, но они топтались возле стенок, точно застенчивые пенсионеры на вечере танцев в общинном здании. Их голоса, едва достигавшие почерневших балок, заглушал рев машин на дороге.

Должно быть, подобная скромность была следствием неправильной атмосферы: дневной свет мешал нужной для убийства обстановке. С краснотой, думала Кэт, легче всего соприкоснуться ночью – время кошмаров, преступных деяний, шабашей и всевозможных богопротивных, извращенных актов. Вполне разумная мысль, которая нисколько не успокаивала, ибо Кэт снова оказалась в месте, где творились вещи, сравнимые только с худшими преступлениями в истории ее страны.

Из горящих жаровен исходил знакомый тошнотворный аромат. Кэт дышала как можно реже и затыкала себе нос краем грязного худи. Она позволила себе задуматься (и мысль показалась гигантской внутри ее черепа), сколько еще людей лежало на этом алтаре, прежде чем отойти красноте?

– О Боже, – бормотала Кэт время от времени – больше сказать дурно пахнущему воздуху сарая ей было нечего. Ее страданий никто не замечал.

Она размышляла, не стоит ли удариться как следует головой, чтобы потерять сознание, и жалела, что отказалась пить коричневую жидкость. Но перспектива использовать влажный череп ее бойфренда как чашу убила всякие мысли о приеме вонючего лекарства. Кэт пнула гнусную посудину и смотрела, как она катится по полу, расплескивая содержимое по ногам Нанны, дочери Тони; но прежде отец и дочь сделали глубокий глоток. Если уж им нужны были вещества, чтобы находиться в присутствии Крил, Кэт понадобилась бы двойная доза.

Здесь жертв накачивали наркотиками, расчленяли, частично пожирали, но большинство кусков скидывали во тьму. Поэтому они хотели дать Кэт наркотики, чтобы упростить ей конец. То была не средневековая практика – ее позаимствовали из гораздо более ранних времен, до того, как цивилизация усмирила животные порывы ее вида.

– О Боже, о Боже. О Боже, – повторяла Кэт, хотя не знала почему: последний раз она ходила в церковь на чью-то свадьбу.