Читать книгу "И оживут слова. Часть I - Наталья Способина"

— Радим!

Она еще успела увидеть, как брат стрелой рванул на ее крик, а потом вдруг в сеновале стало темнеть, и Всемила испуганно всхлипнула. Она успела позабыть о нем за эти месяцы, а он не забыл. Почему он не забыл?! В темноте раздался его крик: «Моей будешь!».

— Пусти! Нет! — закричала Всемила, пытаясь вырваться, но руки держали крепко. А потом ее рвануло в сторону, и, уже падая, она почувствовала руки брата. И страх стал вполовину меньше. Радим не отдаст. Спасет.

***

Злата беспокойно ходила по горнице, покусывая уголок шали. Утром Добронега прислала мальчика, мол, приходите прямо сейчас. Это означало только одно — Всемиле снова худо.

О том, что со Всемилой творится дурное, Злата и думать не думала до тех пор, пока не поселилась в Свири. До этого она изредка видела сестру Радима, и казалась та ей жутко избалованной и взбалмошной: делала, что вздумается, ни на кого не оглядывалась. А Радим все ей спускал. Но Злата от всей души хотела с ней поладить. Мнилось ей до свадьбы, что добрыми подружками станут они со Всемилой. Да и отчего им враждовать? Радим у них один, да и Миролюбушка тоже один на двоих будет. Тут живи и радуйся.

Но то, что со Всемилой не поладишь, стало понятно сразу. Уж как Злата ни старалась, даже плакала поначалу, пыталась с Радимом поговорить, но тот только лицом мрачнел, отмалчивался, ничего толком не объяснял. А потом однажды были они у Добронеги, и все хорошо было, только Всемила на скамье вертелась и места себе не находила. Злата сперва думала, от погоды это — на улице как раз гроза собиралась, а потом… Страшно это было. Страшно от того, сколько боли было в голосе Радима, когда тот звал сестру да сжимал изо всех сил ее корчащееся тело. А Добронега только шептала что-то рядом, точно уже давно поняла, что не помочь здесь, лишь переждать нужно.

На Всемилу Злата старалась не смотреть — и так после несколько ночей не спала. Это потом Радим объяснил, что маленькую Всемилу что-то очень сильно испугало. Он и у отца выспрашивал, и у матери. Те ничего не отвечали, но что не родилась она такой, Радим точно помнил. А потом Всемила сильно болела. В жару да в бреду металась. А Радим, хоть сам ребенком был, все у ее постели сидел да за руку держал. Златка все слезы выплакала, пока Добронега ей об этом рассказывала. Сердце разрывалось от боли за Радимушку, что Златка не могла ему — тогда еще совсем мальчонке — помочь, за Всемилку, которой тоже неведомо за что столько боли и страха досталось. И сразу понятно стало, отчего в их доме не было девчонок из деревни и все по хозяйству сами делали. Уж как удалось это скрыть — неведомо. Но из посторонних в Свири только Улеб о беде воеводиной знал.

Потому родные и прощали все Всемиле, потому и спускали любую грубость и каприз. Нельзя ей было волноваться, нельзя злиться. Уж сколько Радим бессонных ночей перед походом на кваров провел. Все не знал, как сестре сказать, что уйти должен. Больше всего боялся, что с ней здесь будет. Златка клялась, что все сделает, чтобы ей помочь. Ночей спать не будет, у постели будет сидеть. Радим обнимал, по волосам гладил, благодарности шептал, а мысли со Всемилой были. И знала Злата, что каждую минуту там, в море, о том помнить будет да сердце здесь оставит.

Радим наказал слезы по нему не лить. Негоже живых оплакивать. Вот и проводили свирские лодьи добром да без слез. Златка в дом Добронеги перебралась. Сказала, что, мол, ей в хоромах одной сидеть. Так и жили они два года. И за эти два года Злата чуть ума не лишилась. И горько ей было, и страшно. И не понимала она, как Радим с Добронегой это все выдерживают.

На Всемилу это могло налететь в любую минуту. Так казалось поначалу. Это потом Злата заметила, что в страшные дни та мрачнела, становилась непоседливой, а потом это случалось. И было страшно, и безысходно. Казалось Злате, что душу из нее вынимают, когда Всемила до хруста сжимала ее пальцы и кричала: «Нет! Пусти! Пусти!» да звала Радима. И думалось Злате, что в те минуты Радимушка эти крики слышит, где бы он ни был.

А потом Радим вернулся, и Всемиле сразу стало лучше. У Златки самой точно крылья выросли. Ей казалось, что целый мир ими обнять можно и целый мир защитить.

Только через время заметила Злата, что Всемила нашла себе новую игрушку. Ей всегда был нужен кто-то, кого можно не любить. Ей всегда казалось, что кто-то хочет забрать у нее Радима. Как Злата не старалась доказать иное — не выходило. На этот раз Всемила напустилась на Олега. Сколько раз у Златы от бессилия опускались руки, когда видела она травлю, устроенную Всемилой молодому хванцу. И сердце заходилось от этого. Ну как его травить? Он же… как та былинка в поле. Все один да один, даже когда с Радимом или с ними за общим столом. Потому что думы его там, за морями, остались. Радимушка мало о походе рассказывал, потому что горько там было. А об Олеге и подавно. Сказал только, что забрали его из погибшей деревни, а весь род его там остался. И Златка плакала несколько ночей, думая о том, что неспроста хванец тонок, словно светиться скоро начнет: невкусен ему хлеб в чужом краю да не мягка постель. Сколько раз Злата видела, как он уходит далеко в лес да нескоро возвращается. Чего только она не делала, чтобы его развеселить да к жизни вернуть. И помалу начал улыбаться Олег. Сперва осторожно, точно непривычно ему было, а потом уж как солнышко. До тех пор, пока его не заметила Всемила.

Хотелось помочь, вмешаться, но Злата не могла ничего. Разве что в ответ на Всемилины расспросы попытаться доказать, что Олег славный, что печется о Радиме искренне. Да только все одно Всемиле было. Она видела в Олеге врага. Злата пробовала потолковать с Радимом, да только, когда дело до Всемилы доходило, Радим никого слушать не желал.

В тот день сердце Златы чуяло недоброе. Словно потянуло ее что-то выйти за Всемилой во двор. Только Радим за руку перехватил да обнял. Прислонилась Злата лбом к родному плечу и подумала, что миг ничего не решит. Еще чуть-чуть постоять... Так мало у них покоя выдавалось.

Потом ее окликнула Добронега, и Злате пришлось пойти к свекрови, поэтому она не видела, как Радим вышел из дома. Услышала только отчаянный крик Всемилы, и они с Добронегой, переглянувшись, бросились во двор.

Серый бесновался на цепи. Рядом с ним столбом клубилась пыль. Оглушенная лаем Злата заметила Олега, неловко поднимавшегося с земли. В ее ушах зазвенело от предчувствия беды, но, несмотря на этот звон и лай Серого, Злата услышала звуки, которых боялась больше всего. В сеновале Радим нараспев повторял имя Всемилы, перекрывая судорожные хрипы.

Добронега прижала ладонь ко лбу и устало оперлась на перила лестницы.

— Я помогу! — крикнула Злата и бросилась к сеновалу.

Олег обернулся на ее голос, и Злата сбилась с шага. По его подбородку текла кровь, а сам он выглядел так, будто вот-вот на погребальный костер пойдет. Он схватил Злату за запястье и быстро заговорил по-хвански. С ним такое бывало. Как сильно волновался, забывал словенскую речь.