Читать книгу "Маруся. Провинциальные игры - Галина Гончарова"

Дома все было в порядке, а он ездил по «горячим точкам». Кавказ, который весь – зона боевых действий, Турция…

Да, династия Османов.

Оттуда он и украшения привез.

Александр вспомнил тот день. Они брали Софию. Турки сопротивлялись, надо отдать им должное, но спустя сутки город пал. Войска вошли внутрь.

Русские ли, турки… Войска – в городе.

Благовещенский помнил, как генерал Обручев[14] вызвал всех и сказал, что мародеров – расстреливать на месте. Русские там, турки… Тварь поганая землю паскудить не должна. Все.

Александр был с ним полностью согласен. Мародер уже не человек, это нечисть, которой среди живых не место.

Они патрулировали город. Улицу он не помнил, как-то сразу забылось название, а дом был роскошный. Розовый, весь в лепнине и завитушках…

И оттуда доносились крики.

Что он увидел в доме, вспоминать не слишком хотелось.

Хозяин дома был мертв, мертв и его сын, пытавшийся защитить мать, и сейчас женщина с ребенком на руках сжалась в углу, перед ней стояла старуха, явно мать или нянька, и всем видом показывала – только через мой труп!

Мародеров бы это не остановило, но глухо хлопнул выстрел, потом еще один – и подонки ткнулись в пол своими рылами. А женщина бросилась другу Александра на шею и разревелась так, что даже страшно стало.

Она оказалась женой Мехмед-паши, одного из тех, кто ведал обороной города. Мужа убили еще при осаде, а здесь… здесь лежал ее брат. И третий сын мужа. Они хотели уехать, но ничего не получилось. И если офицер поможет им… Они уедут, они обязательно уедут!

Что оставалось делать Благовещенскому? Друг продолжил патрулировать улицу, а сам Александр занялся беженцами.

Он помог погрузить в телегу одного из раненых, который еще дышал, – брата женщины. Помог сесть и ей самой, и старой няньке, проводил их до ворот и даже пропуск выписал.

Из города он их вывел. За ворота проводил, как они и хотели.

А там уж… все в воле их Аллаха, пусть он и разбирается.

Тогда ему и досталась эта шкатулка. На прощание женщина сжала ему руку, а потом приказала что-то няньке на своем языке. Та закаркала в ответ, но женщина сказала еще резче – и старуха смирилась. Достала ящичек, ткнула в руки, явно нехотя.

– На… счас… тие.

Женщина плохо говорила по-русски. Путала слова, ударения. Но сказано было четко.

Благовещенский поблагодарил и сунул шкатулку в мешок, даже не открывая. И забыл про нее, словно и не было. Не до того, знаете ли. Тут еще приятеля настигла шальная пуля, попал Васька в госпиталь…

Вспомнил только через два дня. Открыл – и обомлел. Драгоценности были – царице впору. Хоть ты беги возвращай, но куда? Кому?

Да и почему их отдали?

Александр хотел поделить их с другом, но не успел. Васька так и скончался на больничной койке. Семьи у него не было, жены-детей не нажил…

Благовещенский махнул рукой и отвез шкатулку домой. Пусть будет. Иришке перейдет в приданое.

Сам он в цене украшений не разбирался, старый ювелир-еврей объяснил, что на руках у Александра целое состояние. Камни – чистой воды, достаточно крупные – сами по себе стоили дорого, но вот так, в украшениях, они поднялись в цене втрое, вчетверо… ювелир бы дал любую цену, да вот незадача – столько денег у него просто нет. Но если господин захочет…

Господин не захотел. Пусть дочери останется. Или на черный день, мало ли, край придет, тогда уж продадим, а пока пусть будет.

Дарье, конечно, эти побрякушки тоже понравились. Но…

Да что в них такого, в этих камнях?

Александр понимал умом, что ради денег можно пойти на преступление, но это ведь – умом! А сердцем…

Можно украсть, убить, преступить через любой запрет, если у тебя смертельно болен кто-то из близких, если нет иного выхода. Вот ради спасения дочери Благовещенский мог бы что угодно. А просто для денег?

Да заработать проще! Пусть не миллионы составляет его жалование, да и доходы с поместья не столь велики, но им хватает, разве нет? И на дом, и на выезд, и на маленькие радости – разве нет?

Оказалось, что ему хватает, а вот Дарья другого мнения.

Александр помнил, как она выплескивала на его голову обвинения. И не так страшны были слова, как ее глаза. Словно рядом с ним, в теле красивой и неглупой женщины жило нечто… чужое. Как будто из куколки появилась не бабочка, а нечто гадкое и мерзкое, например богомол или скорпионова муха.

Но почему?

За что?

Неужели он действительно был таким плохим мужем?

Ну да, он не заработал миллионов и живут они пока не в столице, но ведь всему свое время, разве нет? Он искренне старался…

И, честно говоря, не поверил жене, когда та сказала о дочери.

Иришка – не от него?

Вот уж глупость несусветная! Это его дочь, и все тут! А Дарья просто бредит, ее понять можно. Он и сам…

Если бы не надо было найти Демидова и оторвать ему голову к чертям свинячьим, Александр запил бы по-черному.

Но мысль о мести прекрасно поддерживала и тонизировала. А если еще использовать госпожу Храмову…

Александр вспомнил фигурку девушки, такую аппетитно округлую в нужных местах, вспомнил тяжелую толстую косу, которую она нетерпеливо теребила в минуты волнения, вспомнил ясные карие глаза…

Повезло Храмову. Просто повезло.

Конечно, княжна человек очень своеобразный, но такая не предаст, не продаст, не станет копить зло, а потом бить в спину. Она честно и открыто выскажет в глаза все, что ее не устраивает, а потом развернется и уйдет. Или останется – на своих условиях.

Красивая, умная, маг земли, то есть еще и плодовитая, детей будет много…

В Москве за такую невесту передрались бы, даже удивительно, что отец хотел отдать ее за Демидова. Мог бы и кого получше уж найти для дочери. Помоложе, познатнее. Хотя – чего удивляться?

Демидов, хоть и не настолько знатен, но весьма и весьма богат. Не первое поколение его семья практически царствует на Урале, а уж сколько они из земных недр выкачали… представить страшно. Только не помогут ему эти деньги.

Не помогут.

Благовещенский стиснул кулаки. Жалобно плеснулся коньяк в снифтере.

И уже не жалобно – торжествующе плеснулось вокруг одиночество.

Одиночество…

Дочери – нет. Внуков тоже не будет.