Читать книгу "Месть еврея - Вера Крыжановская"

— Негодяй! — прошептал Гуго.

— Приехав в Мадрид, мы заняли скромный домик в предместье. Гильберт привез мне какую-то женщину — родственницу его жены, как он сказал,— чтобы служить мне и чтобы я не скучала. Экстрелла, так звали ее, бы­ла не молода, но кокетлива, обжорлива и жадна так, что готова была душу продать за золото. Хитрая инт­риганка, она действовала с ним заодно; но, в свою оче­редь, эксплуатировала его, и, как я после узнала, вы­тянула у него массу денег. Я ничего не видела, не за­мечала, я жила в полном уединении с моими тремя сторожами, чувствуя себя настолько нравственно уби­той, что даже не могла плакать. Рождение Виолы, не­счастного ребенка без имени и будущего, увеличило мои бедствия. Тем не менее, молодая и крепкая натура вы­держала все, хоть и медленно, но я поправилась. Экст­релла была моей единственной собеседницей и помога­ла мне в уходе за ребенком. Гильберт находился всегда в отсутствии, но в это время в доме появилась нужда. Деньги становились редки, а Экстрелла делалась все более и более озабоченной, и порой у нас не было не­обходимого. Однажды, когда мы остались без обеда, ко мне пришел Гильберт и заявил, что деньги, выручен­ные за продажу моих драгоценностей, все вышли, так как мои роды и вся жизнь в течение этих месяцев стои­ли очень дорого.

Теперь надо жить своим трудом, прибавил он. Я, не теряя времени, достал себе место кассира, а вы, моя дорогая Кармен, можете зарабатывать еще больше. У вас прекрасный голос, отличная метода. Общество Экстреллы ознакомило вас с испанским языком настоль­ко, что вы можете исполнять не слишком сложные ро­ли. Я говорил о вас с директором, и он обещал прийти проэкзаменовать вас и допустить к дебюту, если оста­нется довольным.

Эти слова поразили меня, как громом. Петь за деньги на сцене оказалось выше моих сил.

— Нет, нет,— сказала я,— я не могу петь перед пуб­ликой, но я могу давать уроки пения, музыки и языков, я согласна даже шить поденно. Придумайте какие хо­тите другие занятия, и я с радостью буду работать.

Он улыбнулся.

— Гувернантки и портнихи кишмя кишат, и, конеч­но, ваш ребенок умрет с голоду, если вы рассчитывае­те прокормить его таким образом. Я не могу вас при­нуждать, но если вы будете упорствовать в вашем от­казе, то позвольте нам расстаться, так как моего жало­ванья недостаточно, чтобы кормить вас обеих. Ищите сами занятия себе по вкусу.

Голова моя закружилась при мысли остаться поки­нутой в этом незнакомом городе без средств к сущест­вованию. Я должна была работать, так как не могла требовать помощи у постороннего человека, который из сострадания спас мне жизнь. Заливаясь слезами, я со­гласилась. На следующий день Гильберт привел какого- то препротивного господина, который любезно попросил меня спеть что-нибудь, заставил продекламировать мо­нолог, а затем, потирая руки, сказал:

— Милый Петесу, я отвечаю за успех вашей жены. На следующей неделе мы дадим ей дебютировать.

Не могу я описать, с каким чувством появилась на сцене маленького, подозрительного театра, но имела большой успех. Театр бывал переполнен, когда мое имя — Кармен — стояло на афишах. Молодые кутилы, наполнявшие партер, осыпали меня при встрече цвета­ми. Между этими поклонниками один молодой испа­нец по имени Цезарес де-Роайо особенно отличался по­клонением, бешеными аплодисментами и страстными взглядами, которыми он меня преследовал. Упавшая ду­хом, я убегала от этих унизительных успехов и, как только кончала свою роль, в сопровождении Николая тихонько уходила из театра.

Однажды, месяцев около двух после моего дебюта, Гильберт вернулся домой очень озабоченный и с доса­дой рассказал мне, что благодаря закулисной интриге, директор отказал нам обоим. Несмотря на то, что не было работы, мне стало легче на душе, я радовалась, что не буду больше являться перед алчными взорами толпы. Но вскоре нищета и лишения снова настигли меня, и в довершение несчастья Виола заболела. Спер­ва мне отказали в докторе, затем Экстрелла посовето­вала пойти в больницу, где бесплатно давали советы. Доктор прописал дорогое лекарство, но Гильберт объ­явил, что у него не было положительно ни копейки. Вне себя, я хотела продать мои последние пожитки, но Гильберт воспротивился, обещая достать мне занятие в одном семействе, где нужны уроки французского язы­ка и куда он тотчас меня отведет. Оживленная надеж­дой, я отправилась с Гильбертом, и он повел меня в го­род к уединенному дому, окруженному обширным са­дом. К удивлению моему, мы пошли маленькой потай­ной калиткой, а затем тенистыми аллеями прекрасно содержащегося сада направились к великолепной вил­ле. Поднимаясь по ступенькам обширной веранды, укра­шенной цветами, Гильберт остановился и сказал с на­глой улыбкой, которую я тогда не поняла:

«Взгляните вокруг, Кармен. Если этот дом вам нравит­ся и вы пожелаете, то может быть мы поселимся здесь».

Я глядела на него ничего не понимая. Тогда он взял меня за руку и провел через ряд роскошных комнат в небольшую комнату, где я увидела Экстреллу с Вио­лой на руках. Ребенок был щегольски одет, а у стены стояла хорошенькая кроватка с розовыми атласными занавесками. Я думала, что это сон.

— Гильберт,— воскликнула я, протягивая ему обе руки,— это вы все устроили? Как я вам благодарна.

Он ничего не ответил, но я была так счастлива, что у меня не являлось никаких сомнений. Я поместилась в хорошенькой комнате, где нашла полный гардероб на свой рост, и вся отдалась ребенку, который, благодаря соблюдавшемуся лечению, видимо, поправлялся. Иног­да я спрашивала себя, какая счастливая случайность про

извела эту перемену в нашей судьбе? Но я была слиш­ком измучена, чтобы не наслаждаться покоем, явившим­ся откуда бы то ни было.

Две недели прошло в этом счастливом спокойствии. Но вот однажды Гильберт предложил мне пройтись с ним, чтобы поглядеть павильон, который я еще не ви­дела, и я согласилась. Пройдя сад, всю его длину, я увидела маленький готический павильон, весь увитый зеленью и окруженный розовыми кустами. Мы подня­лись по маленькой лестнице, украшенной растениями, и во­шли в переднюю, освещенную розовой лампой на потолке.

Далее была видна узкая дверь, украшенная резьбой, которую Гильберт отворил, и, дав мне перейти порог, сказал;

— Теперь отблагодарите достойным образом того, кто предоставил вам всю эту роскошь...

Едва я переступила порог, как дверь захлопнулась, и я слышала как ключ повернулся в замке. В ту же ми­нуту чьи-то руки обвили меня и горячие губы прижа­лись к моим. Я отчаянно вскрикнула и хотела вырвать­ся. Я узнала дона Цезареса и поняла слишком поздно, что Петесу продал меня.

Одному богу известно, что я выстрадала, заключен­ная в этом доме и предоставленная ненавистному мне человеку. Быть может, мое явное отвращение охладило дона Цезареса. Через некоторое время тот исчез, и Гиль­берт сказал мне, что он убит на дуэли. Я умоляла тог­да этого наглеца уехать из ненавистного дома. Но нет, он этого не сделал, и вскоре явился преемник Цезаре­са, по имени дон Родриго... Позволь мне не распростра­няться об этом ужасном времени, когда продаваемая и перепродаваемая негодяем, злоупотреблявшим моей без­защитностью и моей роковой красотой, я испила до дна чашу позора, едва не лишившего меня рассудка. Я на­ложила бы на себя руки, если бы меня не удерживала мысль об ужасном будущем, ожидавшем моего ребенка. Я пробовала бежать с Виолой, но меня хорошо сторожи­ли, да и куда я пошла бы без денег, в моем незакон­ном положении? Я пришла наконец к решению заду­шить Виолу, а потом убить себя, как вдруг неожидан­ный случай изменил все.