Читать книгу "Пропавшие девушки Парижа - Пэм Дженофф"

– И поэтому вы решили меня разыскать? – Значит, Анри пришел не для того, чтобы ей помочь; он сам пытался найти ответы на мучившие его вопросы.

– Мой брат был участником движения Сопротивления, его арестовали буквально за несколько дней до высадки войск союзников, сразу же после ликвидации группы Веспера. Из плена он не вернулся.

– Я вам глубоко сочувствую. Но нельзя же нас винить за это.

– Странно как-то, что вы наводите справки о девушках-агентах, – продолжал он. – Вы же сами их всех курировали. Учитывая ваше прошлое, вполне можно предположить, что за провалами стояли вы. Вы все знали с самого начала.

– Что-о?! – Щеки Элеоноры стали пунцовыми. – Неужели вы думаете… – Анри намекал, что девушек предал не кто-то там из Лондона, а лично она. – Я их не предавала. – Но она их не уберегла, а это почти то же самое. – Мне нужно идти, – сказала Элеонора, внезапно почувствовав, что она больше не может находиться рядом с Анри Дюке и выслушивать его обвинения. Она сбежала вниз по лестнице, выскочила на авеню Фош и, не останавливаясь, помчалась по проспекту. Оглянувшись на бегу, с облегчением отметила, что Анри за ней гонится.

Завернув за угол, она перешла на обычный шаг. На улице уже стемнело, уличные фонари отбрасывали на землю желтые круги. У Элеоноры гудела голова. Предательство в УСО. Непостижимо. Однако Веспер тоже на это намекал, когда сказал, что не может поделиться своими подозрениями ни с кем в Лондоне из опасения, что эта информация попадет к немцам. И Мари, должно быть, извещала об этом в своем последнем отчаянном послании, что она оставила в сборнике поэзии. Элеонора представила совещания в Норджби-Хаусе, узкий круг людей, тщательно планирующих задания для агентов. Неужели кто-то из них был предателем?

Она подходила к Триумфальной арке. На стоянке близ улицы Пребур стояло одинокое такси. Элеонора села в него и попросила довезти ее до гостиницы «Савой». Если предатель служил в управлении, тогда понятно, почему девушек так легко вычислили, одну за другой, почему их тайники и явки были раскрыты. Это также объясняет, почему кто-то был заинтересован в уничтожении Норджби-Хауса, со всеми его архивами.

Добравшись до своего номера в отеле, Элеонора рухнула в кресло. Анри подтвердил, что немцы вели радиоигру с Лондоном. Но ей все равно было неясно, как немцам удалось это организовать. Кто-то непременно должен был им помогать. Элеонора не снимала с себя вины. Действуй она более настойчиво, возможно, провалы удалось бы предотвратить. Но обвинение в умышленном предательстве было ей невыносимо. Как будто ей вонзили нож в сердце. В общем, к разгадке она так не приблизилась.

На стуле лежала газета, которую Анри читал в баре. Она взяла ее и пробежала глазами статью о суде над военными преступниками в Германии. Ее удивило, что французская газета поместила ее на первую полосу. Подобных статей публиковали много, к ним уже все привыкли. Но эта была особенной. Речь шла о процессе над Гансом Криглером – офицером СД, который долгое время наводил ужас на весь север Франции. Криглер был шефом СД – и, возможно, автором схемы, приведшей к краху «Сектор Ф». Раньше она видела его фотографию в документах Норджби-Хауса, в которых говорилось о его садистском обращении с пленными.

Элеонора нервно сжала газету в руках. Криглер жив и скоро предстанет перед судом. Уж он-то наверняка знает, какая участь постигла Мари – и кто ее предал.

Значит, надо ехать в Германию.

Глава 26

Мари

Франция, 1944 г.

Мари подняла глаза от бетонного пола во Френской тюрьме и попыталась сфокусировать затуманенный взгляд. В голове стучало, во рту пересохло от жажды. К своему удивлению, она увидела перед собой Элеонору.

– Элеонора…

Как она ее нашла? Элеонора протянула фляжку. Мари с жадностью приникла к ней, взахлеб глотая свежую холодную воду, струившуюся по подбородку.

Она нагнула голову. Свежие раны сзади на шее отозвались болью.

– Я подвела вас, – тихо сказала Мари. – Простите.

– Одевайся. Я отвезу тебя домой.

Мари открыла глаза, и образ Элеоноры растворился. Она вытянула вперед руку, но нащупала лишь пустое пространство. Элеоноры, конечно же, здесь не было. Как же ей стало горько, едва она осознала, где находится и как оказалась здесь. Утром после допроса на авеню Фош ее бесцеремонно забрали из чердачного помещения в парижской штаб-квартире СД и перевезли в тюрьму. Она не ведала, куда унесли Джулиана и как поступили с его телом.

С тех пор миновал почти месяц. И все это время она почти каждую ночь видела во сне, как Элеонора спасает ее и увозит домой, к дочери.

Разбудили ее крики.

– Raus![15] – рявкали чьи-то голоса. Не привычные голоса французской милиции, управлявшей Френской тюрьмой. Это были немцы. По железным прутьям камер били чем-то тяжелым, двери с лязгом отворялись.

Мари быстро села на полу. Что происходит? На долю секунды ей подумалось, что их освобождают. Уже находясь в тюрьме, она узнала, что высадка состоялась, второй фронт открыт. Войска союзников подходили к Парижу. Однако лица вокруг не светились радостью, в потухших глазах с расширенными зрачками застыл страх. Во всей большой камере изнуренные женщины собирали свои скудные вещи и писали записки на крошечных клочках бумаги. Одна судорожно пыталась проглотить ювелирное украшение, которое каким-то чудом ей удалось сохранить. Это были последние приготовления. Каждая женщина в мыслях репетировала их сотни раз, зная, что этот день наступит. Слухи о том, что тюрьма закрывается, подтверждались.

Мари с трудом поднялась на негнущихся ногах. В эту камеру она пришла одной из последних, и для нее уже не нашлось тонкого соломенного тюфяка. Более трех недель она спала на полу. Мари утешала себя тем, что, лишенная грязного тюфяка, она, возможно, не заразится вшами. Но, если на маленьком пятачке скопилось слишком много людей, от паразитов, конечно же, никуда не деться. Ее голова кишела насекомыми, она нещадно чесалась, содрогаясь от отвращения.

Сейчас она наблюдала, как ее сокамерницы суетятся, готовясь к переезду, словно это могло что-то изменить. Всего их было человек двенадцать, все сидели в тюрьме дольше, чем она. Их тощие тела, походившие на скелеты, были искусаны клопами и покрыты синяками. Мари узнала, что все они были француженки – участницы движения Сопротивления, жены партизан и обычные женщины, помогавшие бороться с немцами. Сидели в их камере и еврейки, но тех несчастных уже отправили на восток. О них напоминала импровизированная мезуза[16], которую одна из женщин нацарапала на стене возле двери.

Женщины теперь носились по камере как оголтелые. Выпихивали клочки бумаги сквозь узкие щели, что служили окнами, и те сыпались на землю подобно конфетти. Это были записки, начерканные на том, что удавалось найти, углем, а порой и кровью. В них женщины спрашивали о своих родных или пытались послать весточку. Или просто писали «Je suis là» («Я здесь») и указывали свое имя, ведь они переезжали и хотели, чтобы о них помнили.