Читать книгу "Третий меморандум. Тетрадь первая. Первоград - Борис Батыршин"

Название этой главы – такая же гипербола, как и заглавие всей книги. Я хочу, во-первых, условиться с читателем о терминологии, которую буду использовать; а во-вторых, поделиться своими мыслями о различных формах государственного устройства. Я не претендую ни на серьезное изложение расхожих социологических теорий, ни, тем более, на создание своей. Возможно, мои взгляды кому-то покажутся эклектичными, дилетантскими и противоречивыми; но это само по себе будет представлять интерес для нашего гипотетического историка. А в моих сегодняшних читателях пробудит, надеюсь, вкус хотя бы к гражданской риторике. Нападая на эти, прямо скажем, небесспорные положения, мои оппоненты, может быть, сумеют уяснить для себя, чего им хочется, – и выдвинуть встречные позитивные программы.

I

Классический марксизм определяет государство как орудие классового господства, как систему, позволяющую одному классу господствовать над другими. Мы не будем выяснять, как укладывается в эту схему понятие «общенародного социалистического государства», в котором мы родились; посмотрим только, что такое «классы». А «…классы – это большие группы людей, разнящиеся по их месту в системе общественного воспроизводства…» и т. д. и т. п. Сие не так важно.

Итак – группы людей. Государство, таким образом, – орудие господства некоей группы над другими группами. В то же время, эмпирически совершенно ясно, что государство – это некая система, состоящая из людей как элементов. Получается, что система является орудием своих элементов; что целое существует ради своей части и через нее определяется. Подобная логическая ущербность кажется мне довольно серьезным возражением против попытки объявить государство орудием воли людей, пусть даже классов; хвост не вертит собакой, а машина ездит не для того, чтобы у нее вращались колеса.

Альтернативного определения государству я дать, увы, не смогу. Единственное – то, что было уже изложено: «Государство есть система, состоящая из элементов-людей и существующих между ними связей». Таким образом, классовые отношения тоже являются частью системы. Напрашивается очень соблазнительная аналогия с живым организмом, который не зависит от воли клеток, составляющих его, являясь по отношению к ним системой высшего порядка, живет, эволюционирует и умирает по своим собственным законам. Однако от примитивного «биологизма» следует предостеречь: такие вульгарные сопоставления давно изжиты наукой; не стану возвращаться к ним и я. Видимо, все своеобразие системы-государства, все ее отличие от других сложных систем в том, что ее элементы, люди, сами по себе наделены индивидуальностью, свободой воли, инстинктом самосохранения и т. п. Что не позволяет нам механически переносить на систему-государство законы системы-животного, системы-биоценоза и так далее.

Но одно мы должны отметить сразу. Понимая государство как систему высшего порядка, мы должны сознавать, что эта система, очевидно, обладает неким «стремлением» к гомеостазу, то есть к «равновесию» и к «самосохранению». Я специально ставлю эти слова в кавычки, чтобы ослабить биологические ассоциации. А кроме того, ясно, что «устремления» государства не равны сумме устремлений составляющих его людей; мало того, они вовсе не равны устремлениям руководства.

Существует еще один вывод. Он может показаться еретическим, но я все же предлагаю в него вдуматься: вообще говоря, «благо» государства вовсе не предусматривает «блага» всех его жителей. Зато крах государства, нарушение его оптимума всегда отрицательно сказывается на людях-элементах. Не могу удержаться от произвольно-медицинской ассоциации: вырезая аппендицит, причиняют немало неприятностей отдельным клеткам оперируемого, но если его не вырезать, организм погибнет вместе со всеми своими клетками.

II

От мрачных вопросов критики марксизма и неравенства оптимумов, вообще от всех этих заумных рассуждений, перейдем к материям попроще: к формам государственного правления. Что касается общественного строя, или способа производства, то здесь проводить какие-либо ревизии марксизма представляется мне совершенно неуместным, верхом дилетантского эпатажа – по крайней мере в отношении рабства, феодализма и капитализма. Ничего нового я здесь придумать не смогу при всем желании.

Относительно социализма и коммунизма можно было бы продемонстрировать некие сомнения профана. Но мне известно, что Кауров, в активе которого 4 курса финансового вуза, в настоящее время пишет статью по этим вопросам, и я отсылаю к нему всех интересующихся. Как мне сказано, он хочет доказать, что социализм есть крайняя форма государственного капитализма; коммунизм же, лежащий, в отличие от остальных формаций, скорее в сфере моральных понятий, обсуждаем с точки зрения экономики быть не может. Я, в общем, симпатизирую этим взглядам, но, увы, недостаточно подкован, чтобы высказываться самостоятельно.

Переходя к форме правления, которая, как общеизвестно, является надстройкой над экономическим базисом, приходится с сожалением констатировать недооценку классическим марксизмом роли и функций формы. Недооценка эта тем удивительнее, что она противоречит собственной, марксистской же, диалектике, а именно – единству и взаимосвязи таких категорий, как форма и сущность. В самом деле, форма государства (то, что я ниже, собственно, и называю политической организацией) играет в его функционировании, развитии и гибели вполне самостоятельную роль, не сводимую к «базису». Борьба против монархии или, напротив, восстание против республики; развитие демократии или диктатура – все это зачастую происходило, смешивалось, губило и возвеличивало государства без всякой связи с системой социально-экономических формаций. Разумеется, присяжные экономисты для всего находили «базисный» предлог типа борьбы «средне-бедного класса деревенской буржуазии против средне-верхнего бюрократического дворянства». На мысль о самостоятельности формы наводит и тот факт, что данной экономической формации могут соответствовать самые разные формы политической организации: республика известна нам и из рабовладельческого, и из феодального, и из капиталистического периодов. Она успешно сосуществует и с социализмом; монархия также знакома по всем «эксплуататорским» формациям. Социализм, правда, с точки зрения прецедентов подкачал, но известно, что английские коммунисты вовсе не считают невозможной социалистическую монархию. Скорее всего, подобный строй неприемлем из пропагандистских соображений.

С другой стороны, терминология для обозначения различных политических форм до того запутана, что необходимо приложить немало усилий, чтобы разгрести эти авгиевы конюшни.

III

Для примера возьмем тот же термин «монархия». На интуитивном уровне каждый из нас скажет, что это означает: власть наследственного правителя. Однако если это строгое определение строгого термина, то как быть с Польшей XVII века, где короля избирали на сейме? Как быть с Римской империей, где после смерти очередного императора трон неизменно занимал сильнейший полководец, так что это в какой-то момент стало правилом?

С другой стороны, вспомним республику в Нидерландах XVII–XVIII веков, которой правил пожизненный и наследственный штатгальтер, или же латиноамериканские республики XX века с их потомственными президентами. Как же быть с нашим определением «монархии»? Приходится признать, что оно как минимум неудовлетворительно. Например, в Средние века, да и позже, «монархом» был правитель «по милости Божьей и по собственному праву», а не по воле народа. Поэтому, когда на избранного сеймом претендента якобы нисходила благодать, он становился королем, а раз первый штатгальтер был избран народом, то и все его потомки, лишенные «собственного права», считались лишь представителями народа. Но нельзя же в научном определении оперировать понятием «милость Божья»!