Читать книгу "Принцесса и Дракон - Литта Лински"

Девушка судорожно схватила перо и бумагу и начала сочинять ответ. Но что бы она ни писала, все получалось либо слишком неопределенно, либо лживо. О том же, чтобы написать родным правду не могло быть и речи. Один за другим скомканные листки почтовой бумаги летели в камин, пока Эмили не забросила это безнадежное занятие.

Отчаявшись оправдаться в глазах родни, бедняжка разрыдалась. Но после получаса слез на смену злости и незаслуженному чувству вины, постепенно пришло осознание того, что письмо Ламерти к ее родным было отнюдь не попыткой погубить в их глазах репутацию племянницы. Девушка представила отчаяние дяди с тетей, которые обрели свободу и вернулись в родной дом (опять же, благодаря тому, кого она вот уже больше часа осыпает проклятиями), но при этом не имеют никаких вестей о девушке, которую растили и воспитывали как дочь. Поскольку родной их сын – Франсуа уехал учиться во Флоренцию два года назад, то беспокоиться Лонтиньяки могли только об Эмильенне. Надо полагать, что они должны испытывать благодарность человеку, сообщившему, что их драгоценная девочка жива и невредима, кроме того указавшему, где она находится. А если к этому прибавить, что именно этот человек спас ее и доставил в Англию, то, стоит признать, что молитвы о нем, возносимые тетей Агнессой, читаются отнюдь не зря.

И еще из послания Ламерти дядя узнал, что вновь является хозяином в собственном доме! Не говоря уже о том, чего стоила сама по себе пересылка писем. Сложно даже представить, как смог Арман устроить оказию, с которой письмо из Англии было доставлено в Париж, а ответ Лонтиняков – в Лондон. Сколько же нужно было заплатить этому подозрительному человеку, чтобы он решился два раза пересечь пролив между воюющими странами!

И все это было сделано ради нее! Допустить, что покой четы Лонтиньк, сам по себе, имеет хоть какую-нибудь ценность для Ламерти, Эмильенна не могла. Нет, он позаботился о ее родных, чтобы она могла быть спокойнее и счастливее. Позаботился теперь, когда она отвергла его любовь и предложение руки и сердца, когда они расстались навсегда, а, следовательно, он не мог ждать с ее стороны никакой благодарности или уступок. То есть Арман де Ламерти впервые в жизни сделал доброе дело (даже несколько добрых дел) совершенно бескорыстно! А что это может означать как не то, что он любит ее! Любит по-настоящему, а не просто повинуясь эгоистическому желанию завоевать.

Это открытие перевернуло устоявшийся мир девушки с ног на голову, и отнюдь не успокоило ее, а, напротив, расстроило еще больше. Если узнав о любви Ричарда, она испытала запоздалое торжество, то осознание того, что Арман любит ее, породило лишь смятение и отчаяние. Мысли о том, что она совершила ошибку, отвергнув любовь Ламерти, были пока смутными и еле уловимыми, но понимание того, что исправить уже ничего нельзя, напротив, предстало с убийственной ясностью.

Итак, Эмили продолжала плакать, и причиной тому была уже не злость, а запоздалое раскаяние. Дав волю слезам, девушка не заметила, как открылась дверь и в комнату вошел Ричард. Молодые люди частенько позволяли себе заходить друг к другу без стука, но до этого дня такая привычка не вызвала ни одной неловкой ситуации. И вот теперь Дик Стилби застал даму своего сердца рыдающей над письмом, пришедшим из Парижа.

– Эмили, что с тобой? – он в тревоге склонился над девушкой. – Разве твой дядюшка не написал нам, что он в полном порядке? Он умолчал о чем-то?

– Нет, с дядей и тетей все хорошо, – Эмильенна поспешно отодвинула листок, исписанный рукой дяди Этьена так, чтобы Ричард даже случайно не смог прочесть ни строчки.

– Отчего же ты плачешь?

– Не обращай внимания, я сейчас успокоюсь. Пожалуйста, не рассказывай матушке, – девушка торопливо вытирала слезы и старалась придать своему лицу менее печальное выражение. Но вышло это у нее так плохо, что Дик, не выдержав, обнял ее и прижал к себе, нежно гладя рукой по голове, как ребенка.

Вот так же когда-то она плакала в развалинах Монтррерского аббатства, а Арман, успокаивая, гладил ее по волосам. Почему же она не может не вспоминать об этом? И почему сейчас, в объятиях Ричарда, ей так тепло и спокойно, а тогда сердце билось чаще, и голова кружилась от чего-то смутного и дурманящего?

Все это глупости! Голова кружилась от действия снотворного, которое Арман подсыпал ей в питье, и сердце билось по той же причине. Пора выкинуть эти воспоминания из головы, никакого добра от них не будет – одна боль!

– Эмили, ты не расскажешь мне, что случилось? – голос Стилби, звучавший встревоженно и печально, оторвал девушку от размышлений. – Я не могу требовать от тебя откровенности, но мне казалось, что наша дружба дает мне некоторое право.

– Я расскажу, Дик, все расскажу, – пообещала она. – Только не сейчас, позже.

Она и в самом деле расскажет. Почему бы и нет? Он имеет право знать, и не только как друг, но, в первую очередь, как влюбленный. Если его любовь не выдержит правды о приключениях избранницы в обществе другого мужчины, то не стоит прилагать усилий, чтобы разжечь в своем сердце огонь ответного чувства. Если же он любит по-настоящему, то примет ее, невзирая на сомнительное прошлое. В любом случае она не может скрывать от него правду. Но сил, чтобы рассказать все прямо сейчас девушка в себе не находила.

Глава пятьдесят вторая.

Ноябрь в Лондоне был дождливым и тоскливым, да и настроение у Эмили было под стать погоде за окном. Дяде Этьену девушка так и не ответила, оправдывая себя тем, что письмо вряд ли дойдет. После очередной «выходки» Ламерти, Эмильенне страстно захотелось его увидеть, она одновременно жаждала осыпать его упреками и выразить благодарность. Она была готова терпеть его холодность, выслушивать его насмешки, злиться и ехидничать в ответ, лишь бы только быть рядом, видеть его и говорить с ним. Так много нужно было понять, спросить, объяснить. Девушка постоянно вела мысленные диалоги с незримым собеседником, доказывая что-то то ли ему, то ли себе самой.

Но все это никак не могло изменить того факта, что Ламерти не вернуть. Сначала Эмили почему-то казалось, что, устроив ее переписку с дядей, Арман, которому все-таки не свойственно бескорыстие, рано или поздно объявится, чтобы пожать плоды своего очередного благодеяния, как он любил делать. Но ничего подобного. Дни шли за днями, складывались в недели, а Ламерти, чье появление у дома Стилби, она так часто и так ясно рисовала в своем воображении, так и остался миражом. Если бы у Эмильенны было хоть малейшее представление, где можно его отыскать, то девушка, поступившись гордостью, скорее всего предприняла бы попытку встретиться и поговорить, но не ездить же с этой целью по всему Лондону. Да и кто сказал, что он в Лондоне? Может, он в Саффолке, а может, вообще в другой стране.

Оставалось одно – в который раз выкинуть его из мыслей, из памяти, из сердца. Когда они в последний раз расстались это удалось ей на удивление легко, поскольку новые впечатления и дружба с Ричардом вытеснили из сознания не только образ Армана, но и все предшествующие события. Теперь же, когда Ламерти вновь напомнил о себе, ей нужно поменьше пребывать в праздности и наедине с собой, чтобы разум и чувства постоянно были чем-то заняты.