Читать книгу "Сварить медведя - Микаель Ниеми"

И теперь моя работа в Божьем винограднике идет к завершению. Конечно, у меня есть еще несколько лет впереди – сколько? Двадцать? А может, всего лишь десять?

Наступила осень, по ночам уже холодно. В один из зимних дней закончится жизнь, и тело мое закопают в норрландской земле. Но кое-что хорошее я все же сделал. Несколько важных статей и книг написаны, а мои всеобъемлющие северные гербарии – вот они, лежат на соседнем столе. Хотя… через сто лет все это забудут. Что-то из моих проповедей, возможно, и застрянет в голове какой-нибудь хуторской старушки… скажем, о порядке спасения души. Но не более того. А единственное, что будет продолжать существование если не вечно, то очень долго, – растения, которым я дал свое имя. И вот итог: продолжу жизнь каким-нибудь стебельком на южном склоне горы в Торнедалене.

Я наклоняю голову. Волосы, как ночной мрак, падают на глаза. Складываю в молитве желтые от никотина пальцы. Но ответа нет. Как победить мировую боль? Где найти силы для спасения? Велико и холодно норрландское небо, гигантский, бессмысленно круглящийся глаз. И беззвездно. Увидеть бы хоть одну…

61

Ранним утром меня разбудила Брита Кайса. Глаза вытаращены, держится за сердце.

Я несколько мгновений смотрел на нее, парализованный страхом. Что с ней? Заболела? Моя жена, Брита Кайса, заболела?

Я сделал попытку встать, но она удержала меня, надавила на плечи.

– Они его схватили.

– Кто?

– Соседская служанка рассказала. Его взяли на месте преступления.

– Нашего Юсси?

– Он напал на девушку. Его схватили и увезли в каталажку.

Она хотела сказать еще что-то, но у нее сморщился подбородок и задрожала нижняя губа. Я крепко ее обнял – что мне еще оставалось делать? К тому же плохо соображал – неудивительно: все еще был во власти сна. Ах, какой это был сон! Я встречаюсь с самим Линнеем! Он приглашает меня посмотреть его гербарии, и вдруг я вижу совершенно не известное науке растение. Листья как у Taraxacum, а цветы – вылитый Dryas…[28]

Но на мой сон наброшено ледяное одеяло.

Через пару часов только об этом и говорили. Как же, это простовский шаманенок, это он убивал наших девушек. Какое чудовище! Его многие подозревали, а он вот что… странный он какой-то, из саамов. Замечали небось – в глаза не глядит. Бубнит что-то себе под нос. А в церкви? Каждый обращал внимание, как он на женщин смотрит, девчонок аж дрожь пробирала. Ясное дело, порочные наклонности. Руупе рассказывал, сам видел, как тот спрятался у дороги и поджидал очередную жертву. Говорит, и не заметил бы его, если бы не собака. Пес и учуял злодея. Ну, он и получил… По крайней мере, уж в этот-то вечер насильник был остановлен.

Я тут же поехал в тюрьму в Пайале, но меня не впустили. Исправник сказал, что они с Михельссоном работали всю ночь, допрашивали задержанного. Когда он признается, тогда добро пожаловать, господина проста пригласят – каждый имеет право исповедаться. Но покамест рановато.

Я попросил передать Юсси записку – выбрал стих из Библии.

Скоро освобожден будет пленный, и не умрет в яме и не будет нуждаться в хлебе[29].

Браге небрежно свернул записку – мол, передаст при случае – и указал мне на дверь. Я вышел и услышал, как он повернул ключ.

У каталажки собрались сельчане и смотрели на меня с любопытством. Ни для кого не было секретом, что Юсси жил у меня в усадьбе. И как это святой отец ничего не заметил? Одна из старух выдавила пару слезинок и попросила сказать несколько слов утешения в эту трудную минуту, когда выловили самого сатану, который бесчинствовал в нашем приходе. Я ответил что-то уклончиво, но она вцепилась мне в одежду. Я был близок к тому, чтобы ее отшвырнуть. Но она, очевидно, прочитала в моих глазах такую ярость, что в ужасе отпустила рукав и отпрянула, будто ее оттолкнули.

Вернулся домой и сел писать воскресную проповедь – надо было как-то унять душевную бурю.

И если ты, добрый самаритянин, не поможешь этому несчастному, что полумертвый лежит у дороги, то он умрет. И это навечно. И дикие звери разорвут тело его на части, и лесные демоны возликуют…

Юсси, мой Юсси… Бедный мальчуган, он стоял там, у тропинки, как одинокая камышинка. Я подобрал его. Вырвал с корнями и нашел место в своем гербарии. Маленькое растение, лишенное родной земли. Может, сделал ошибку? Может, стоило оставить его расти на бедной, почти бесплодной почве? Я научил его читать и писать – ну и что? Что еще он получил от меня? Ни друзей, ни девушки. Может, я всех распугал? Этот свирепый пастор… конечно, им хотелось быть подальше от моих осуждающих взглядов, от моих яростных проповедей, от беспрерывного ворчания. Все чувствовали, что Юсси другой, не похож на них. Они избили его так, что чуть не убили. Они попытались сделать так, чтобы у него никогда не рождались дети – такие же, как он, странные и непохожие.

Юсси, мой Юсси… бедный мальчуган, найденный в придорожной канаве… Брошенный саамский ребенок, ставший мне сыном. Неужели дьявол свил гнездо и в твоем бедном сердце?

Я постарался припомнить все его уходы. Без единого слова исчезал и пропадал неделями, будто им управляла какая-то неведомая сила. Да, я тоже замечал, как глазеет он на женщин в церкви, – и что? Он же юноша, зов плоти в его возрасте вполне естествен. Его неуклюжесть, застенчивость – он и сам от них мучился. Я-то никогда не был стеснительным в отношениях со слабым полом, шутки с девушками и заигрывания давались мне легко. Но если желание, как у Юсси, сильно, почти непреодолимо, а он не решается сказать ни слова, то давление изнутри может нарастать и нарастать, как в плотно закрытом котле, пока пар с чудовищной силой не вырвется наружу.

И что? Неужели так просто превратить несчастного сироту в чудовище?

Я отложил лист с несколькими написанными фразами. Опустил голову на сцепленные руки, задумался, но быстро понял, что способность рационально мыслить сегодня мне изменила. Способность, которой я всегда гордился. Ком в животе никак не желал рассасываться, а голова горела, точно там притаилась паяльная лампа и пламя ее мечется от виска к виску.

Прошло немало времени. И внезапно это случилось. Словно река прорвала плотину и устремилась в мое сознание. Вся наша длинная, широкая Торнеэльвен с пенными порогами вымыла прочь всю грязь и весь мусор. Вши и гниды, вся муть и все нечистоты – всё унесла могучая благословенная река, и сознание мое превратилось в круглое водное зеркало, сверкающий рот реки, сложенный в совершенное и вечно текущее «О». Река унесла нечистоты, река принесла в мир покой – но сделала это сама, без меня.

Меня там не было. Пока все это происходило, меня там не было. Нелепость моего описания как раз и объясняется тем, что меня там не было.

И без страха, без волнения и разочарования я понял: смерть. Вот так и выглядит смерть.