Читать книгу "Первое лицо - Ричард Флэнаган"

В ту пору я рвался к вершинам, полагая, что главное в жизни – успех. Потом я изменил свое мнение. Главное в жизни, как сказал Рэй, – совершать ошибки. Только желательно, чтобы это сходило тебе с рук. Жить – значит терпеть поражение за поражением от все более могущественных сил. Возможно, на поражениях мы учимся, но поражения мы терпим главным образом из-за приобретенных знаний. Смысл жизни, как я теперь понял, заключается в осознании масштаба собственных неудач.

3

Дети остались со Сьюзи в Хобарте. Им (как и мне) понятно, что я давным-давно освободился от силы их притяжения, чье второе имя, наверное, любовь. Но и осталось немало: теплота, какие-то воспоминания – в основном надуманные; ну и еще, видимо, дружба, так я полагаю. То есть надеюсь. Однако есть темный груз, тот самый, что пульсирует в запястьях и в сердце, что будит тебя по ночам, отстукивая ритм гибельного марша, что неумолчно кричит, как рваная плоть или покореженный металл, и этот груз каждый несет в одиночку. Не стоит приравнивать его к нам самим. Осознание этого факта перевешивает как обиду моих детей, так и мою горечь. Нам не суждено жить как отцу и детям. Многим, конечно, приходится еще тяжелее: например, студенту-христианину в северной Кении, суматранскому орангутану в зоне лесоповала или беженцу-мусульманину в любой точке земного шара; но когда я вижу, как молодой папаша играет со своими детьми, эта радость – именно эта радость – вызывает у меня чувство утраты, столь неизбывное, что я будто бы лечу в бездну вечности и не могу остановиться.

Что же до Сьюзи, у нее, по слухам, была пара ухажеров, но она так ни с кем и не сошлась, в отличие от меня – я кручу один роман за другим. У Тэббе сказано, что только больные становятся однолюбами. Во мне жила внутренняя потребность – ребяческая, вначале милая, затем постылая – в поддержке и общении: чтобы рядом была живая душа, готовая отправиться со мной в дорогу через ночь и через все сопутствующие ей кошмары.

Чтобы держаться друг за друга, так я думаю. Чтобы…

Впрочем, я уже ни в чем не уверен.

Я восхищался стойкостью Сьюзи, ее мужеством, изяществом, открытостью и великодушием размеренной жизни, с виду мудрой и уверенной, в отличие от моей. После нашего расставания некоторые сочувствовали ей и завидовали мне. Уж как трогательно они за нее переживали, полагая, что в выигрыше остался только я. На самом деле все мои шикарные квартиры, виллы на берегу океана, ванные комнаты, кухни, вереницы романов, интерьеры, известные читателям архитектурных и гламурных журналов, – все это требовало постоянного обновления, только и способного заполнить бездну.

Но бездна зияла по-прежнему. Бездна ширилась и мрачнела. Я стал похож на черепаху из рассказа Рэя. С отрубленными конечностями, с утраченными надеждами, я не находил в себе сил расстаться с жизнью.

4

Одно тысячелетие сменилось другим, башни-близнецы рухнули в каком-то выдуманном мире, ставшем реальностью, а я сделал себе имя на реальном ТВ, которое показывало выдуманный мир. Журнал «Теленеделя» назвал меня «неподражаемым гением данного жанра». Я был задействован во всех драматических сериалах, освещавших кошмары совместного ведения хозяйства, ремонта, кулинарии, похудания, а мир тем временем создавал кошмарные войны из ничтожных выдумок, и жуткая реальность этих войн становилась проклятием для все большего количества людей. С годами я прошел путь от сценариста до разработчика проекта, от разработчика проекта до креативщика, от креативщика до исполнительного продюсера, от исполнительного продюсера до совладельца продюсерского центра и, наконец, продавшись американцам, стал директором австралийского филиала компании «Зеробокс энтертейнмент».

Я понемногу старел, но женщины в моей жизни – и важные для меня, и не очень, а сейчас так и вовсе не важные – оставались в среднем такие же, как в мои тридцать лет. Это так же непреложно и бессмысленно, как и все остальное, что мне дано.

Снова Тэббе: «Есть в наших страстях что-то неисчерпаемое; мы до гробовой доски любим кого-то одного лишь для того, чтобы открыть в себе способность любить многих других. Мы боимся прослыть легкомысленными и пошлыми, а потому не понимаем, что это, возможно, и есть то беспредельное и лучшее, что живет в каждом из нас».

Наверное, впрочем, я и сам пытаюсь так думать, когда приходится обращаться к подобным материям. Вот чем хороша работа на телевидении: она почти не требует самокопания.

Последняя подруга ушла от меня, когда ей стукнуло тридцать восемь, а я забыл поздравить.

Кто ты после этого? – визжала она во время нашего заключительного скандала. Кто?

Я и сам не знал. Было два часа ночи, я печатал эти мемуары и в них старался ответить именно на такой вопрос, а потому промолчал.

Кто? – вопрошала она и тянулась захлопнуть крышку моего ноутбука.

А в самом деле: кто?

Я всем сердцем хотела тебе верить, Киф, сказала она. А теперь не смогу верить ни единому твоему слову. Ведь я тебя люблю, добавила она. Милый мой. Почему ты не рассказываешь, что произошло?

Рассказывал уже, отвечал я.

Рукопись твою я прочла.

Ну вот… оно самое и произошло.

Неужели? – не поверила она. У тебя сюжет постоянно меняется.

Вовсе нет, возразил я.

Ты написал, что Хайдль просил тебя его застрелить. Что ты стоял над ним, умирающим, а он за тобой наблюдал. Так у тебя написано. Но мне ты всегда рассказывал, как тайком поднялся следом за ним в гору, а он так и не узнал, что ты шпионил.

Как я написал, так и было.

Она раздвинула длинные шторы, скрывавшие окно высотой от пола до обшитого деревом потолка.

Я тебе не верю, повторила она.

У нее перед глазами через все море тянулась лунная дорожка, переходившая на автомобиль и садовый стол со стульями под стройным эвкалиптом и дотягивавшаяся до ее профиля; рассеченная пополам картина с одной стороны тонула в густой черной мгле, а с другой ярко серебрилась, отчего все предметы увеличивались в размерах и делались еще реальнее.

Мне казалось, я тебя знаю, произнесла она. Но это совсем не так.

Передо мной на экране было только одно слово: Хайдль.

Я медленно удалил его, букву за буквой.

Хайдл

Хайд

Хай

Я хочу ребенка, сказала она.

Ха

Нашего с тобой ребенка, Киф. Хочу его с первого дня.

Х

Киф!

│

Я откинулся на спинку кресла, безучастно глядя на мигающий курсор, и руки снова легли на клавиатуру.

Кто ты? – спросила она, и в ее голосе я услышал нарастающую тревогу.

Хайдль, набрал я заново.

Кто ты? – настаивала она. Кто?

…с помощью этого жалкого лабиринта из двадцати шести символов я прошу только об одном.