Читать книгу "Николай II - Анри Труайя"

На галерее, резервированной для публики, эти речи со страстью слушал молодой князь Феликс Юсупов, 29 лет. Он принадлежал к одной из самых родовитых и богатых фамилий России, обладая живым умом и ярко выраженным вкусом к искусству, он представал в облике рафинированного эстета, dilettante,[242] привлеченного образами порока и смерти. С гибкой талией, бархатистым взглядом, он находил развлечение в том, чтобы переодеваться в женское платье, не презирал и опиум; искал компании мужчин, обладающих характером, и в конце концов женился, не отказываясь при этом и от предыдущих своих привязанностей. Брак с племянницей царя, княжной Ириной, и дружба с его любимым кузеном – Вел. кн. Дмитрием Павловичем сблизили Феликса Юсупова с престолом. Он уже давно страдал оттого, что Распутин держал царскую семью своим обаянием и порочил ее. Устранить самозванца, толкающего Россию в пропасть, – вот овладевшая Феликсом идея фикс. Он познакомился со старцем, вошел к нему в доверие и даже пришел к нему на сеанс гипноза, а между тем плел заговор и подыскивал сообщников. В результате множества тайных сборищ вокруг него сформировалась группа, включавшая депутата Государственной думы Пуришкевича, Вел. кн. Дмитрия Павловича, кавалергарда Сухотина и доктора Лазоверта – человека большой выдержки, неоднократно работавшего на передовых позициях под огнем врага, за что был награжден двумя георгиевскими крестами. Доктор Лазоверт обещал раздобыть яду.

В ночь с 16-го на 19-е декабря 1916 года Феликсу Юсупову удалось завлечь Распутина к себе во дворец, обещав, что будет шикарная вечеринка, а главное – познакомить его со своей красавицей женой Ириной Александровной, урожденной Романовой, племянницей Николая II. (Она в это время находилась в Крыму, но Распутин об этом не знал.) Под тем предлогом, что супруга якобы занята с гостями, но скоро спустится вниз, он отвел гостя в подвал, специально по такому случаю декорированный антиквариатом, и предложил ему пирожные и мадеру, предварительно напоенные смертоносным зельем. «Старец был доверчив и спокоен, – вспоминал Юсупов, – где ж его хваленое ясновидение? И что толку прорицать и читать в чужих мыслях, если ловушки самому себе разглядеть не умеешь? Словно сама судьба ослепила его, чтобы свершилось правосудие».[243] Распутин сперва отказался – однако взял одно, потом еще одно… Затем выпил один за другим два стакана мадеры… Яд не действовал! «Точно шла меж нами борьба, немая, но жуткая. Еще миг – и я бы сдался. Под его тяжелым взором я стал терять хладнокровие. Пришло странное оцепенение… Голова закружилась…»[244] – писал Юсупов. Мало того, Распутин еще попросил Юсупова спеть для него под гитару, а затем предложил поехать к цыганам!!! Два часа уже длился этот кошмар… Нервы бедного Феликса были на пределе. Одолжив у Дмитрия Павловича, ожидавшего наверху с остальными заговорщиками, револьвер, Юсупов предложил Распутину помолиться на хрустальное распятие. «Распутин глянул на меня удивленно, почти испуганно. В глазах его я увидел новое, незнакомое мне выраженье. Была в них покорность и кротость. Он подошел ко мне вплотную и заглянул в лицо… Я понял, что настал решающий момент».[245]

Юсупов выстрелил, Распутин крикнул и рухнул на медвежью шкуру.

Услыхав звук выстрела, остальные заговорщики опрометью бросились и подвал.[246] Казалось, представление окончено… Ан нет! В невиданном порыве жизненности Распутин внезапно вскочил на ноги и бросился на Юсупова, сорвав у него с плеча эполет. Вырвавшись на волю, Распутин помчался через заснеженный двор, ведущий на улицу.

«Феликс, Феликс! Я все расскажу царице!» – кричал он. И тогда Пуришкевич, бросившись вдогонку, дважды выстрелил… Мимо! Распутин был уже у самых ворот… Третья пуля все же настигла его. Он остановился. Пуришкевич выстрелил в четвертый раз – пуля попала Распутину в голову. От возбуждения Пуришкевич забыл о мерах предосторожности – когда стоявший на углу Прачешного переулка на посту городовой пришел осведомиться, почему стрельба, Пуришкевич сказал ему, что убил Григория Распутина, врага России и царя! Но Распутин по-прежнему подавал признаки жизни. «Перевернутый лицом вверх, он хрипел, и мне совершенно ясно было видно сверху, как у него закатился зрачок правого, открытого глаза, как будто глядевшего на меня бессмысленно, но ужасно»,[247] – вспоминал Пуришкевич. Тут подскочил Юсупов и принялся неистово бить его резиновой гирей,[248] как он сам признается впоследствии, в тот миг он не помнил ни Божьего закона, ни человеческого…

Завернув труп в холстину, Вел. кн. Дмитрий Павлович, поручик Сухотин, Лазоверт и Пуришкевич погрузили его в машину Дмитрия Павловича и помчались на Петровский остров. Там они, под покровом ночи, сбросили тело в прорубь у самого моста. Правда, впопыхах забыли привязать к трупу цепями специально купленные по такому случаю гири, каковые побросали вслед за трупом в воду. Но, как бы там ни было, на сей раз все было кончено.[249] Пусть теперь сколько хочет ябедничает императрице. Правда, удастся это ему не скоро. Через полтора с небольшим года.

Глава тринадцатая

Конец одного царствования

Слух о том, что Распутин исчез из своего жилища, моментально разнесся по городу, но пока что никто не знал, что же случилось. Иные, принимая желаемое за действительное, утверждали, что он погиб, попав в засаду. Другие возражали: ничего подобного! За обедом в яхт-клубе первый секретарь французского посольства в Петрограде Шарль де Шамбрен обратил внимание на Вел. кн. Дмитрия Павловича. «Он был бледен как полотно, – писал де Шамбрен. – Его налитые кровью глаза выдавали беспокойство. Я сидел рядом с ним, и у меня сложилось впечатление, что рука, которую он протягивал мне с бледной улыбкой, причастна к драме. Непостижимая ситуация». На вопрос Шарля де Шамбрена, думает ли князь, что Распутина нет в живых, тот ответил на одном дыхании: «Да, я так думаю». Со своей стороны, Феликс Юсупов, допрошенный по поводу выстрелов, раздававшихся накануне ночью в саду его дворца, ответил, что во время большого приема этой ночью один из гостей спьяну пристрелил одну из его сторожевых собак; собачий труп и впрямь лежал во дворе для обозрения полицией, но объяснения Юсупова никого не убедили. Начались розыскные мероприятия. Предчувствуя самое худшее, императрица и Анна Вырубова разыграли театральное отчаяние – их чередующиеся ламентации удивляли домашних. «Какая боль! – пометила Анна Вырубова в тот же вечер в своем „Интимном дневнике“. – Я не могла найти себе места. Maman еще сохраняла какую-то призрачную надежду. А моя душа опустошена… Господи, спаси его для всех нас, для всей России, для Церкви!» (С французского. – С.Л.)