Читать книгу "Рубежи свободы - Влад Савин"

— А если они в ответ разозлятся окончательно? И даже не войну нам объявят, а решат, что для нашей сговорчивости полезно, сбросить на Лондон то же что на Шанхайский порт?

— А для того и необходима разрядка ситуации. В виде поэтапного возвращения пассажиров "Лючии". И нашего принципиального согласия на переговоры и уступки. А конкретику можно долго согласовывать и утрясать!

— Хорошо бы если кто-то из этих пассажиров попросил политического убежища. И подписал документ, подтверждающий нашу версию.

— Сделаем. И последнее. Имеет ли смысл сейчас направить кого-то для переговоров? В Москву, не в Рим — ясно ведь, кто решает.

— Это подождет. Ситуация пока еще под контролем.

Альфонсо Мазини, репортер. 26 июня, вечер.

Только не спрашивайте, откуда эта форма коридорного! Никакой уголовщины, боже упаси, все законно! Просто синьор Кастеллано, помощник управляющего, в некотором роде, мой должник. И сумел устроить, что всего на одну смену я вышел на подмену. Мне и раньше приходилось тут работать (в сорок девятом, и самым настоящим уборщиком, когда на мели сидел). Тогда и понял, насколько ценные сведения можно получить, наблюдая вблизи за постояльцами — ведь мелочь в "Гранд-отеле" не живет! И продать в диапазоне, от светской хроники, до политики и коммерции. Хотя это дело небезопасное — один раз уже подстерегли в темном переулке, слава мадонне, карабинеры мимо проезжали, так что отделался парой выбитых зубов и сломанным ребром.

Но что делать, если нравится эта работа? Репортер на вольных хлебах, это куда интереснее, чем в конторе сидеть или тем более, за станком стоять. И вблизи посмотреть, как большие люди живут — и как мне никогда не удастся. Номер люкс тут на один день снять, это в разы дороже чем мой заработок за месяц!

Так и бегаю, подай-принеси, тенью, на которую никто внимания не обращает. Кроме этих, в штатском, что по коридору ходят, и карманы у них характерно оттопырены. Хотя это надо совсем безголовым быть, чтобы против нашей Лючии что-то плохое замыслить — толпой ловить будут, и до участка не доведут. Но я ведь ничего плохого — а хоть что-то увидеть, узнать. Тем более, что русский язык понимаю — под Воронежем в плен попал, два года провел, и поработать пришлось, с русскими общаясь, а не только за колючкой сидеть.

Вышли, сама Лючия, с мужем! Он тоже конечно, герой, и сам Папа его наградил — но вот для нас в Италии он всегда будет при нашей Лючии, как принц-консорт. Она чем-то обеспокоена, он ее за плечи обнимает, и говорит… Что-то про "твое первое настоящее дело". Неужели это правда — что теми, кто на пароход ходил, она командовала, а не он? Вот это сенсация будет, если хорошо расписать! И в утренние газеты еще успеет!

Мухаммад Идрис, "эмир" Ливии.

Ай, какая женщина! Как моя Фатима — госпожа, воин, не рабыня. Полсотни верблюдов за такую не жалко. Вот уж кого бы не задумываясь — второй женой взял! Чтоб мне наследника родила — раз Фатима бесплодна.

А после бы — зарезал. И за племянника любимого — и потому что нельзя такое оскорбление от женщины стерпеть! От мужчины-воина, более сильного и удачливого — все в руках Аллаха, это кисмет, судьба. А от женщины — позор на весь мой род, если кровью не смою! Сам не доживу — тому завещаю, кто моим наследником станет. Чтобы отомстил — иначе, если забудет, я с того света приду, и душу выну.

Пьетро Винченцо. 29 июня.

Первые два дня в британской тюрьме было очень плохо. Почти не кормили, из камер, тесных и душных, не выпускали, кроме как на допрос — где настойчиво требовали рассказать во всех подробностях, что случилось на "Лючии", дополняя слова бранью, угрозами и даже физическим воздействием. На третий день все переменилось — сначала принесли уже более-менее нормальный обед, а затем другой уже офицер в допросной сказал:

— Правительство Великобритании искренне сожалеет о случившемся инциденте. Завтра вы, синьор Винченцо увидите свою дочь. Передайте ей, что чтобы впредь она была более сдержана в словах, сказанных публично.

И англичанин бросил перед Пьетро римскую "Мессандждеро" с позавчерашней датой. На первой странице газеты было крупное фото Лючии, и два столбца текста.

— Чтоб она не рассказывала про нас сплетни с каирского базара — произнес англичанин — что мы продали вас в рабство африканским дикарям. В знак нашей доброй воли и гуманизма, вас отправят самолетом. Потому пожалуйста, приведите себя в приличный вид — а то ваша дочь уверена, что нас тут филиал гестапо.

Очень приятно было помыться и переодеться в чистое. Автобус (в сопровождении машин английской военной полиции) доставил тридцать шесть человек на аэродром. В их число входили все женщины (кроме троих — которые, как сказали англичане, находились в госпитале для поправки здоровья) и дети. Самолет был, реактивная "комета" — Пьетро уже слышал об этой революционной машине, позволившей связать пассажирскими рейсами Лондон, Кейптаун, Дели и Гонконг, но ему не приходилось видеть ее вблизи, и тем более, на ней летать.

— Специальный рейс — сказал англичанин, сопровождавший группу — ваша доставка обойдется британскому правительству в круглую сумму. Надеюсь, что вы останетесь довольны перелетом.

Присутствовали репортеры. И даже человек в серой сутане — представившийся, отец Максимилиано из католической миссии в Иерусалиме. Он подошел к Пьетро, благословил его, и сказал:

— У вас прекрасная дочь, синьор Винченцо. Ею гордится сейчас вся Италия. И вы увидите ее, всего через пару часов — в Риме уже готовятся к встрече.

Англичане оказались настолько честны, что даже вернули багаж, какой удалось найти после всех событий. Подвезли вещи уже на аэродром, так что вышла заминка, пока улетающие итальянцы искали свое. Пьетро не было жаль походного чемоданчика с минимально необходимым — обидно было лишь за деньги, честно заработанные на буровой. Правда, британцы, вернув пассажирам паспорта, приложили по двадцать фунтов, "компенсация за все". Ну вот, всех просят на посадку — можно уже лететь!

— Поганый макаронник — услышал вдруг Пьетро — шлюшке своей передай, что если она в следующий раз нам попадется… Устроим ей брачную ночь с целым батальоном, а затем личико подрихтуем, исправим красоту.

Сержант военной полиции, здоровенный и наглый. Вроде бы даже, один из тех, кто избивал Пьетро на допросе.

— Что, итальяшка, обиделся? А ты попробуй, ударь меня, хочешь ведь? Дай мне законный повод, тебя прессануть.

Пьетро лишь плюнул. Хотел в лицо, попал на мундир, сержант был выше его на целую голову. Англичанин радостно оскалился и взмахнул резиновой дубинкой.

— Прекратить! — приказал офицер. И, оглянувшись на репортеров с фотоаппаратами и отца Максимилиано, добавил — трое суток ареста, идиот!

У Винченцо была рассечена голова, кровь заливала лицо. Откуда-то появился врач, обработал рану, наложил повязку. Офицер сказал:

— Кажется, вы сами себя наказали за свою оплошность, синьор Винченцо. Не можем же мы отправить вас в таком виде, что в Риме скажут? Полетите следующим рейсом. А ведь могли бы свою дочь увидеть уже сегодня!