Читать книгу "Надежда пустошей - Алексей Глушановский"

Отогнав воспоминания, эльф вновь оглядел своих спутников. Следом за Фи, держащейся всего на полкорпуса позади эльфа, ехала основная часть отряда. Элана, грациозно покачиваясь на своей химере, ехала между Борисом Григорьевым и Маратом Зиятдиновым, ухитряясь кокетничать одновременно с обоими спецназовцами.

Сразу за ними ехали о чем-то переговаривающиеся Ольга и Тая, вокруг которых увивался, то и дело встревая в разговор, Артем. Чуть по бокам находились Кай Геаро и Лекс Карский, выполнявшие функции боевого охранения. В арьергарде отряда ехал хмурый из-за расставания с парой своих подчиненных Шестаков на своем 'модернизированном' пауке с установленным пулеметом.

Резво перебирающие длинными ногами химеры быстро неслись по пустоши, с каждой секундой все приближаясь к горам. А на душе у Рау было неспокойно. Как выяснилось, за последние тридцать лет владычества Морна никто из жителей Карделя не смел покидать деревню на расстояния большие, чем пара дней пешего пути, подчиняясь запретам, установленным ментальным магом. Так что при всем желании обнаружить подходящих проводников в поселке не удалось. Единственной имеющейся зацепкой было подробное описание пути к Пещерам мертвых, выданное на допросе духом убитого менталиста.

Посещать данные пещеры Рау не хотелось просто категорически. Интуиция альфара, которой он привык доверять еще на войне, буквально вопила, что не следует лезть во всякие подозрительные дыры в земле, особенно если эти дыры когда-то принадлежали гномам — одним их противников его народа во время последней войны. И все уверения Эланы, что она, как некромант, способна легко договориться с любыми мертвыми, а если и не договорится, то запросто упокоит, убеждали слабо. Очень слабо. И потому лезть в пещеры было решено только в самом крайнем случае — если так и не удастся отыскать иного пути на ту сторону хребта.

Тем более что их нынешние скакуны были просто идеально приспособлены для лазанья по скалам, что значительно увеличивало их шансы на преодоление стоящего перед ними препятствия без излишнего и совершенно ненужного риска. Так рассуждал альфар, и не предполагая, что у судьбы на этот счет имеются совершенно иные планы.

Эпилог

Соболь: Я считаю, бог, если он есть, не модератор, а сисадмин. Вроде как: ребята, я вам все наладил — солнце, планета, таблица менделеева, днк, вай-фай. Перестаньте уже тупить и дергать меня своими мелочными идиотскими просьбами типа мира во всем мире или огненного дождя на гей-парады.

С Башорга

Страшная боль вгрызалась в самую сущность Проклятого, истерзанная душа молила о пощаде, но он упорно продолжал собирать раздробленные части своей личности. Те меры, что были предприняты им ранее, увы, так и не дали результата. Более того, совсем недавно он ощутил, что неведомый собрат предпринял попытку прорыва в этот мир, ненадолго разорвав окутывающие его барьеры. Попытку неудачную: Проклятый по-прежнему не ощущал здесь никого из равных ему сущностей, но сам факт такой попытки говорил о многом.

Уничтожить жреца не удалось. Более того, за прошедшее время жрец сумел накопить достаточно силы, чтобы попробовать призвать своего повелителя. И это было страшно. Одна попытка сорвалась. Но если не пресечь этих поползновений, то последуют новые призвания, и кто знает, не увенчаются ли они удачей? Допускать такого было нельзя. Никак нельзя. Если в умирающий мир прорвется хоть один, даже самый слабый, самый неумелый бог, все надежды Проклятого на благословенное небытие пойдут прахом и испытываемые им мучения станут поистине вечны. Эта участь ужасала несчастного и вынуждала терпеливо собирать все осколки старательно раздробленного сознания, возвращая себе возможность мыслить, действовать и чувствовать… Хотя с какой радостью он избавился бы от последнего из этих пунктов!

Чем большая часть сущности бывшего бога Жизни обретала свою цельность, тем более страшной и нестерпимой становилась терзающая боль давней потери. Вот проснулась память — и в голове закружились обрывки прошлого, принося с собой новые оттенки боли и ужаса от понимания того, что это уже никогда не вернется.

Асти, Асти, Асти… Летящая на крыльях бурана стройная фигурка любимой, скользящая навстречу. Легок бег снежной девы, и звезды сияют в льняных волосах, проглядывая сквозь прозрачную фату укрывающей их вьюги. Звонкой капелью рассыпается веселый смех, и любовью светятся чистейшие сапфиры прекрасных глаз. Такой она запомнилась ему, и боль потери не ослабла с теченьем веков.

Память вернулась. Вернулась полностью, и испытываемая Проклятым боль стала поистине непереносимой. Ее больше нет. Никогда больше они не будут вместе бежать по снежным равнинам, преследуя игривую поземку и вслушиваясь в свадебные песни снежных волков. Никогда больше мягкий, празднично искрящийся и совсем не холодный снег не покроет ветвей вечноцветущих яблонь его сада, знаменуя приход желанной гостьи.

Никогда больше в напоенное бодрящим морозом звездное небо не вознесутся молитвы такой смешной в своей вечной серьезности избранной расы его возлюбленной. Они уничтожены. Уничтожены все, с поистине божественной тщательностью. Его братья приложили немало усилий, чтобы в этом мире у молодой богини снегов не осталось ни одного искренне верующего, способного ее возродить. И это им удалось, а он ничем не смог помешать их кровожадным планам. Для того чтобы веселый и добродушный бог-целитель, бог весны и Жизни научился сражаться и убивать, он должен был сойти с ума. И как же жаль, что это столь необходимое ему тогда сумасшествие пришло лишь теперь, когда стало слишком поздно!

Очередное осознание этого факта накрыло в кои-то веки полностью восстановившего свое сознание и память Проклятого новой волной жгучей, нестерпимой боли.

Боль накатила, захлестывая сознание, туманя и норовя разбить с таким трудом восстановленный рассудок. Накатила — и на мгновение отпрянула, отраженная великим, всепоглощающим изумлением, овладевшим всей сущностью терзаемого бога, и вспыхнувшей в нем сумасшедшей надеждой.

За прошедшие годы Проклятый хорошо запомнил все малейшие оттенки и нюансы той вечной агонии, что охватила его после потери Избранницы. Но сейчас от века терзающая его боль стала меньше! На ничтожный гран, на мельчайшую пылинку, на долю мгновенья невыносимые муки оказались меньше, чем всегда. Пребывая в раздробленном состоянии, Проклятый не мог оценить и ощутить этого мельчайшего изменения, но сейчас, собравшись воедино, он осознавал это с абсолютной, потрясающей его самого ясностью.

Это могло означать только одно. Как, каким чудом в этом умирающем мире мог оказаться истинно верующий представитель полностью истребленной расы? Это было чудом. И это было совершенно не важно. Важным было лишь то, что сейчас, спустя столько времени, здесь, на проклятой земле Кельдайна, вновь ходило, дышало и возносило свои мольбы разумное создание, душой и телом преданное его погибшей возлюбленной.

И это был шанс. Надежда на возрождение, ради которой он готов терпеть и тысячекратно более тяжелые муки. И пусть он заперт в темнице, пусть боль по-прежнему терзает его душу, — какое это имеет значение, если перед ним появился такой невозможный, такой чудесный шанс!