Читать книгу "Российские предприниматели и меценаты - Михаил Гавлин"

«В римском зале развели такую роскошь сюжетов, красок, скульптур и позолоты, что, должно быть, подражают плафонам дворцов римских кесарей». Он отмечал также проявлявшийся в оформлении музея художественный вкус автора проекта архитектора Р. И. Клейна и старания художника И. И. Нивинского, которого он называет, несмотря на сравнительно молодые годы, лучшим в Москве декоративным живописцем. Принял участие в росписи музея и декадентский, по мнению Нечаева-Мальцева, художник А. Я. Головин. В 1910 году он сделал панно «Элевсинское кладбище», но оно сгорело во время воздушных налетов на Москву в Великую Отечественную войну.

Как руководитель комитета Ю. С. Нечаев-Мальцев имел возможность влиять на стилистику оформления музея. Его тяготение к академическому направлению, к классическому искусству проявилось в оформлении многих залов, как нельзя более кстати отвечая просветительским задачам музея, ознакомлению широкого круга людей с лучшими классическими образцами мировой архитектуры, живописи и скульптуры. При решающем участии мецената создан, как отмечал И. В. Цветаев, центральный зал музея с его «величественною формою древнего эллино-римского храма, украшенного 36 колоннами». Его щедрости музей обязан своей дивной главной лестницей и мраморной ионической колоннадой, равной которой по тонкости орнамента и обширности размеров не было в России.

Главный фасад Музея изящных искусств

Помимо грандиозной работы, проделанной Нечаевым-Мальцевым по финансированию и организации строительства здания, он принял активное участие и в комплектовании коллекции музея. В своих многочисленных поездках за рубеж меценат приобретает большое количество папирусов, портретов, мозаик, копий известных памятников. Судя по письмам Цветаева к нему, обер-гофмейстер, по-видимому, содействовал, используя свои связи при дворе и в Государственном совете, приобретению музеем уникальной коллекции знаменитого египтолога В. С. Голенищева, борьба за которую велась с Министерством народного просвещения, Эрмитажем и Академией наук.

Сам Ю. С. Нечаев-Мальцев не только вносит деньги на египетский зал музея, но и едет в Египет, входит там в тесные контакты с директором Каирского музея Бругш-беем и под его руководством приобретает для московского музея папирусы, портреты, копии известных памятников. Он также едет в Англию, заказывает в Британском музее копии знаменитого фриза Парфенона – 102 плиты, которые впоследствии составят одно из главных украшений зала «Парфенон».

Торжественное открытие музея состоялось 31 мая 1912 года, почти через 14 лет после его закладки. По случаю приезда императора Николая II на нем присутствовали многие сановники. Свое очень живое и красочное восприятие этого события приводит в блестящем очерке-воспоминании Марина Цветаева: «Белое видение музея на щедрой синеве неба. По сторонам входа – двойные ряды лицеистов… Белое видение лестницы, владычествующей над всем и всеми. У правого крыла – как страж – в нечеловеческий и даже не в божественный, в героический рост – микеланджеловский Давид. Гости в ожидании государя разбредаются по залам».

М. И. Цветаева с почти кинематографической образностью и мастерством воссоздает картину торжества, одного из последних перед близкой уже войной и падением империи: «…Старики, старики, старики. Ордена, ордена, ордена. Ни лба без рытвин, ни груди без звезды… Мнится, что сегодня вся старость России притекла сюда на поклон вечной юности Греции. Тройная белизна стен, седин, дам – только фон, только берега этому золотому, неустанно ползущему старческому пактолу галунов и орденов. Настоящий музей, во всем холоде этого слова, был не вокруг, а в них, был – они… Все мы уже наверху, в том зале, где будет молебен. Красная дорожка для царя, по которой ноги сами не идут. Духовенство в сборе. Ждем. И что-то близится, что-то должно быть, сейчас будет, потому что на лицах подобием волны – волнение, и в тусклых глазах волнение – трепет, точно от быстро проносимых свеч. Сейчас будут… Приехали… Идут!.. Идут!..»

Деятельность Ю. С. Нечаева-Мальцева по строительству музея была высоко оценена современниками. Он получил орден Белого Орла, еще в 1908 году его избрали почетным членом Московского археологического общества. В протоколе заседания от 3 марта было отмечено: за неутомимые труды и громадные пожертвования на устройство Музея изящных искусств в Москве. В юбилейном адресе Нечаеву-Мальцеву, написанном в 1908 году в честь 50-летия его государственной службы, отмечалось, что его «живая энергия», «замечательная любовь к делу и стойкость в принятии решений, не стесняющаяся никакими тяжелыми испытаниями, посылаемыми жизнью, снискала ему глубокую признательность и почтение в самых отдаленных кругах и даже за пределами России». Но, пожалуй, наиболее точно и емко определила исключительную роль этого фабриканта и филантропа в том, что Первопрестольная, несмотря на все, казалось бы, непреодолимые трудности, все-таки получила один из крупнейших в мире художественных музеев, все та же Марина Цветаева. Она писала, что если Цветаев являлся духовным отцом музея, то Нечаев-Мальцев был физическим его отцом.

Нечаев-Мальцев и Цветаев ушли из жизни почти одновременно, когда их дело было завершено. В трудах по созданию музея они всегда были вместе. Но судьба долгое время препятствовала тому, чтобы поставить их имена рядом на мраморной доске музея. Эту несправедливость исправило нынешнее поколение.

Юрий Степанович Мальцев умер 8 октября 1913 года в возрасте 79 лет. В печати того времени отмечались его служебная карьера и меценатство. Обер-гофмейстер высочайшего двора, член совета Министерства народного просвещения, член совета торговли и мануфактур, советник Министерства иностранных дел, почетный член Московского университета, избранный за свою благотворительную деятельность, а также член различных благотворительных обществ, владелец многих предприятий – таковы его многочисленные титулы и должности, отмечавшиеся в некрологах. Он завещал своим рабочим миллион рублей, в том числе гу-севским рабочим – 100 тыс. рублей. Однако они, по свидетельствам, не дошли до адресатов, по-видимому, были разворованы местной администрацией.

Еще одним сюрпризом завещания было то, что, не имея детей (у его старшего брата, Дмитрия, страдавшего глухотой и психическими отклонениями, также не было наследников. – М. Г.), Юрий Степанович все свои заводы и земли (кроме родового Полибинского имения Нечаевых на Куликовом поле, отошедшего к его приемному сыну, князю Э. П. Демидову-Сан-Донато), завещал дальнему родственнику графу П. Н. Игнатьеву. Генерал А. А. Игнатьев пишет в своих воспоминаниях по этому поводу: «Его (Нечаева-Мальцева. – М. Г.) завещание удивило всех… Все состояние он оставил второму сыну моего дяди – Павлу Николаевичу Игнатьеву, известному в ту пору министру народного просвещения. Неожиданно свалившимся богатством мой двоюродный брат воспользоваться, однако, не успел – произошла Октябрьская революция. Павел Николаевич дожил свой век в далекой Канаде».

Эти сведения не совсем точны. Кое-что сделать новый наследник за три года все-таки успел. Павел Николаевич Игнатьев (1870–1926) – последний владелец Гусь-Хрустального, образование получил в Киевском университете, примыкал к либеральным кругам общества. Граф, крупный помещик, после смерти Нечаева-Мальцева стал по его завещанию крупнейшим стеклозаводчиком России. В 1915 году, уже во время войны, П. Н. Игнатьев стал министром народного просвещения. Он задумывал провести реформу средней школы, ввести всеобщее начальное обучение, объявил «Великую программу», согласно которой к 2000 году намечалось полностью ликвидировать неграмотность в России. Однако уже в 1916 году он был уволен со своего поста.