Читать книгу "Маэстра. Книга 2. Госпожа - Л. Хилтон"

Я снова начала волноваться за маму. По утрам она не хотела вставать с постели, от нее пахло, кожа жирно блестела, наволочка была перепачкана косметикой. Я стояла рядом с ее кроватью в школьной форме с Кэтрин на руках, а потом вечно опаздывала на школьный автобус, потому что не могла уйти, не убедившись, что мама проснулась и сможет позаботиться о малышке. Я стала бегать домой в обеденный перерыв, чтобы проверить, все ли в порядке, бесшумно входила в квартиру, прислушиваясь, работает ли радио или телевизор, стоит ли у дверей коляска, встала ли мама и повела ли Кэтрин на прогулку. Потом я вообще перестала ходить в школу, потому что мама почти не появлялась дома, а я не могла оставить сестренку одну, а затем маме позвонили из школы, и она устроила мне выволочку за прогулы. Меня вызывали к директору, но я не могла объяснить, почему пропускаю занятия, потому что думала, что тогда у нас могут забрать Кэтрин.

— Ты же умная девочка, Джудит, — сказал мне директор, — не упусти свой шанс! Ведь ты можешь поступить в университет!

Он не ругался на меня, просто искренне не понимал, что происходит. Когда он спросил, почему я прогуливаю, я опустила глаза в пол и стала жевать кончик хвоста, пытаясь выглядеть как все девчонки в моем классе, которые постоянно дразнили меня. Я сказала:

— Простите, сэр, сама не знаю, что на меня нашло.

Он покачал головой и сказал, чтобы я больше так не делала. Мне пришлось снова начать ходить в школу, а то к нам прислали бы соцработника, и тогда Кэтрин бы точно забрали.

Моей сестре было месяцев пять, когда это случилось. Я помню, потому что мама как раз начала давать ей детское питание из стеклянных баночек. Иногда я мяла ей вилкой банан, а потом кормила с ложечки, она открывала свой беззубый рот, и кусочки банана падали на пол. Она уже умела сидеть и ела только при условии, что ей тоже давали в руки ложку, вот только она все время роняла ложку на пол или играла с ней, поэтому кормление занимало ужасно много времени.

В тот день я вошла в квартиру и сразу почувствовала сладкий аромат миндаля. Была зима, за окном уже темнело, но свет в квартире не горел. Мама лежала на диване, рядом стояла пустая бутылка из-под белого вина и наполовину выпитая бутылка джина. Наверное, она начала пить, как только я ушла в школу. В кроватке в маминой комнате Кэтрин не было, в моей постели тоже, только из-под двери в ванную виднелась узкая полоска света. Мне не хотелось заходить туда. Я заварила чай, налила в чашку и поставила на пол рядом с мамой, потом отдернула занавески на кухне. Я хотела, чтобы мама проснулась, но она спала беспробудным сном, поэтому в ванную пришлось идти мне.

Сначала мне показалось, что с ней все в порядке, потому что она была теплая, но, достав ее из ванны, я поняла, что просто жирная от масла вода еще не успела остыть. Лицо Кэтрин посерело. Рядом с ванной мама положила специальное желтое детское полотенце с капюшоном, и я завернула в него Кэтрин. Ее головка уткнулась мне в грудь, как будто малышка просто спала. Я постояла около дивана, но у меня так дрожали ноги, что пришлось присесть.

— Мам, — повторяла я, — мам, проснись!

Думаю, она поняла, что случилось, еще до того, как открыла глаза. Я видела по ее лицу, что она уже проснулась, но не хочет смотреть на то, что сделала. Потом она села, потянулась за малышкой, сняла с нее полотенце. Мама все знала.

— Я нашла ее, — прошептала я.

Мама снова накрыла Кэтрин полотенцем, встала, надела пальто и сапоги, а потом ушла, коротко сказав:

— Я позову на помощь.

Телефон лежал в кармане ее пальто. Я решила, что она пошла вызывать «скорую», но мама не вернулась. Ее не было несколько часов. Мне казалось, что самое важное — не двигаться. Я прижимала Кэтрин к себе, гладила ее по прикрытой полотенцем спинке. Мне казалось, что очень важно держать ее головку вертикально, поэтому я сидела не шевелясь, и вскоре у меня занемело все тело. Мне надо было в туалет, но я знала, что двигаться нельзя. Я видела, как на верхних этажах дома напротив зажигается свет, начинают мерцать телеэкраны, люди задергивают занавески. Я держала головку Кэтрин очень ровно, и через некоторое время мне даже удалось убедить себя в том, что ее сердце забилось в одном ритме с моим.

Вернулась мама уже трезвой. Наверное, проблевалась и умылась. Меня совсем сбило с толку, что в руках у нее был пакет с покупками: сосиски, апельсиновый сок и банка фасоли, которая, казалось, вот-вот взорвется. Я видела пакет на фоне ее джинсов в прихожей. Она с кем-то разговаривала — «Пойду поставлю чайник», — а потом я услышала голос нашей соседки Мэнди, которая иногда красила маму по дружбе, пританцовывая под «Радио-1» в одноразовых перчатках, с упаковкой «Клерол» в одной руке и бутылкой вина в другой.

— Джуди, ты чего в темноте сидишь? С тобой все в порядке? — спросила мама легкомысленно и с удивлением в голосе.

Я не могла сдвинуться с места. Попыталась, но ноги затекли, потом я еще раз попробовала встать, держа Кэтрин на руках, но споткнулась. Мама с озабоченным видом заглянула в ванную. Вода, наверное, уже остыла, но миндалем пахло до сих пор.

— Джуди, ты где? — крикнула она и включила свет в гостиной.

— Мам? — откликнулась я, прикрывая полотенцем Кэтрин.

И тут мама закричала. Но за секунду до этого она посмотрела на меня, и я сразу все поняла. Я на нее похожа, тоже сообразительная. Мэнди здесь не для того, чтобы помочь нам, маме просто нужны свидетели.

Потом вошла Мэнди, тоже закричала, серый мутный туман, скрывавший личико моей мертвой сестренки, взорвался светом и шумом, потом завыли сирены, пришли люди в форме, кто-то поставил чайник, Мэнди продолжала рыдать.

— Давайте поможем ей встать!

— Ну же, любимая.

— Она описалась!

— Давай, милая, потихоньку!

— Она в шоке, — повторял кто-то голосом Мэнди, — в шоке!

Мама обняла меня, я стала задыхаться и отбиваться, они забрали у меня Кэтрин, положили ее на носилки, а мама обняла меня так крепко, как никогда раньше, ее тоже трясло, но она сжимала меня так сильно, что я не могла говорить, уткнувшись лицом ей в живот, в котором когда-то была моя сестренка.

— Ты ни в чем не виновата, Джудит, ни в чем не виновата!

А потом я сказала им, что плохо помню, что произошло. Социальный работник, полицейская и психолог все время спрашивали меня, была ли мама дома, когда я пришла из школы, и я сказала, что была. Мне было двенадцать лет, она не имела права уходить, говорили они. Они спрашивали, купала ли я сестренку. Я сказала, что купала. Слишком много масла налила в воду, наверное, пролила на пол и поскользнулась. Я сказала, что после этого больше ничего не помню. Я часто смотрела с мамой сериалы и прекрасно знала, что такое травма. Мозг просто блокирует ту информацию, которая представляет для тебя опасность. Я знала, почему мама так поступила. Ее бы посадили в тюрьму, а меня отдали бы в детский дом. И посреди всех этих допросов, тестов, соседей на похоронах, открыток и букетов иногда я думала, что, возможно, и правда во всем виновата только я. Я же не сразу пошла в ванную, потому что слишком испугалась.