Читать книгу "Завет, или Странник из Галилеи - Нино Риччи"

Мы ушли.

Все это время мне страшно было взглянуть в глаза Якобу. Теперь, когда мы шли по темнеющим улицам, я спросила его, не передумал ли он помогать своему брату. Он сказал:

— Я с детства слышал о брате из разговоров на улицах Александрии.

Я в растерянности молчала, не зная, что ответить ему. Я проявляла так мало доверия к Якобу, хотя принимала его доверие как нечто само собой разумеющееся.

— И ты все равно любил его.

— Почему я не должен был любить его?

Темнота, окутавшая улицы, была очень кстати — никто не мог увидеть моих слез. Я спросила, что знают остальные мои дети, и Якоб сказал, что всегда пытался оградить их от уличных сплетен.

— Да, ты прав, его нельзя не любить, — сказала я.

Я вдруг почувствовала, что совершенно успокоилась, прошло и ощущение одиночества — чувства Якоба были сродни моим.

Мне совсем не хотелось возвращаться на стоянку и сидеть там, переживая состояние полной беспомощности. Я попросила Якоба пойти успокоить остальных, сказать им, что мы делаем все возможное, а потом встретиться со мной у крепости.

Я добиралась до крепости в густой темноте. За день солнце прогрело воздух, но к ночи опять похолодало; то здесь, то там в затененных местах и трещинах попадался нерастаявший снег, который теперь источал какой-то особый запах — не то сырости, не то свежести. У крепости мало что изменилось, разве только некоторые солдаты развели костры прямо на тротуаре, рядом с лестницей, ведущей к крепости. Я постаралась подойти как можно ближе, чтобы согреться и послушать их разговоры: может, кто-нибудь обмолвится о судьбе Иешуа. Но до меня доносились слова на диалекте, который я никак не могла разобрать, он очень мало напоминал греческий язык.

Спустя какое-то время я заметила в тени у дальнего края лестницы женскую фигуру. Женщина либо стеснялась, либо была чем-то напугана — она старалась держаться подальше в тени. Но в конце концов холод вынудил ее подойти ближе к огню. Лицо женщины закрывала шаль, но уже через мгновение я узнала ее. Это была девушка, которая вышла ко мне передать отказ Иешуа встретиться со мной, когда я приходила искать его в Капер Науме.

Я подошла к ней и сказала, кто я такая. Девушка разрыдалась.

Как я была признательна судьбе, что нашлась хоть одна душа, способная понять и разделить мою печаль. Тут же все обиды, какие я держала на нее в своем сердце, развеялись. Я обняла ее, и слезы полились из моих глаз. Так мы стояли с ней, обнявшись, не в силах произнести ни слова.

Наконец я немного успокоилась и спросила ее, не имеет ли она каких-нибудь известий об Иешуа. Но девушка знала не больше чем я.

Она называла себя Мариам, мы были тезками. Мариам рассказала, что весть об аресте Иешуа застала ее в доме у одного из его последователей, жившего в Верхнем городе, когда они готовились к Пасхе. Узнав об аресте, все ученики, остановившиеся в том доме, разбежались, а она и еще одна женщина по имени Шелома остались, ожидая еще каких-нибудь вестей. Прошло довольно много времени, но никаких вестей они так и не дождались. Женщины отправились на стоянку под Иерусалимом и узнали, что никого из пришедших с Иешуа соратников там не осталось, никто не мог сказать им ни что с ними случилось, ни где их можно найти. Тогда Мариам отправилась к крепости, а Шелома — на другую стоянку, в надежде застать там кого-нибудь из учеников.

Мариам вновь заплакала, она боялась, что многие из пришедших вместе с Иешуа людей также арестованы. Однако когда я расспросила девушку поподробнее, выяснилось, что, хотя людей, пришедших с Иешуа в Иерусалим, было несколько сотен, только чуть больше десятка пошли с ним к храму, чему мне довелось быть свидетелем. Остальные все еще, как я полагала, находились где-то в городе или поблизости, можно было попытаться найти их и узнать от них новости.

Была уже глубокая ночь, и Мариам забеспокоилась, что до сих пор нет никаких вестей от Шеломы, я тоже недоумевала, почему Якоб до сих пор не пришел к крепости. Мы пошли к Овечьим воротам, они были ближе всех к крепости: может быть, Якоб или Шелома ждут там? Стражники уверили нас, что все городские ворота давно закрыты. Нам пришлось вернуться к крепости и положиться на удачу или случайность. У крепостного входа солдаты все еще грелись у костра. Кто-то, явно пожалев нас, спросил на плохом арамейском, какое у нас здесь дело, и, выслушав меня, сказал, что римляне должны отпустить моего сына, если он невиновен. Но вместо того, чтобы успокоиться, я впала в растерянность. Кто будет судить, виновен мой сын или нет? Что значит быть невиновным? По иудейским законам незаконнорожденный не мог быть невиновным. Может быть, римляне признали бы его вину менее тяжкой, но как бы они отнеслись к тому, что мой сын презирал всякое насилие, свободно высказывал свои убеждения.

Я предложила Мариам поспать немного, покуда я покараулю ее сон.

Мариам снова расплакалась. Она призналась мне, что мучается оттого, что тогда, в Капер Науме, ей пришлось отказать мне в моей просьбе. Тогда, продолжала заливаться слезами девушка, я так понравилась ей и она так сочувствовала моему горю. Я видела, что она говорит очень искренно.

— Я совсем не рассердилась на тебя тогда, — сказала я, — я лишь очень тревожилась о сыне.

Услышав, что я нисколько не сержусь, девушка поняла, что я простила ее, и поспешила открыть мне свое сердце. Она заговорила об Иешуа, о том, как много у него различных достоинств и какие необыкновенные вещи он творит. Я поняла, что молодая девушка влюблена в Иешуа и просто ослеплена им. Между тем она продолжала рассказывать о том, какие удивительные вещи совершал мой сын здесь, в городе; она упомянула случай, о котором я слышала от женщин возле храма. Человек, о котором шла речь, был двоюродным братом одного из последователей Иешуа. И мой сын, как уверяла Мариам, оживил его, оказав помощь быстро и правильно. Я слушала ее и понимала, что вижу перед собой простую девушку из Галилеи, очень добрую, влюбленную и, как большинство галилеян, очень доверчивую. Но я в то же время готова была признать, что когда Мариам говорила мне об удивительном и необыкновенном Иешуа, ее чувства были такими же, какие испытывала я. Мне было знакомо и близко ощущение пути, который открывается тебе. Чувство, никогда не ведомое прежде, окрыляющее чувство. И Мариам пошла по этому пути. Там все вещи видятся по-новому. Разве я могла сказать ей, что чудес не бывает? Они открываются перед теми, кто умеет увидеть их.

Мы так и сидели с ней, в темноте ночи, у подножья ступеней, ведущих в крепость, и вели свой долгий разговор. Неподалеку по-прежнему горел костер, разведенный стражниками, отблески костра по временам падали на наши лица. Слушая голос Мариам, я постепенно начинала успокаиваться. Я думала об Иешуа, о его жизни, о его пути и о том, куда он приведет его. Но сейчас, вспоминая подробности его жизни, я видела их уже иначе. Мне представлялось, что человек, столь одаренный Богом, не мог быть наказан за это. Я хотела многое рассказать Мариам, но она была совсем еще ребенком, и я не должна была смущать ее невинную душу слишком откровенными признаниями. Но мне так хотелось наконец облегчить свою ношу — рассказать обо всей моей жизни, и, может быть, тогда камень, который лежал у меня на сердце и который я ощущала каждый раз, думая об Иешуа, исчез бы.