Читать книгу "Норвежский лес - Харуки Мураками"

Но почитать что-то было надо, и я выбрал «Под колесами» Германа Гессе (Hermann Hesse, «Unterm Rad») с пожелтевшей от времени с обратной стороны обложкой, и положил на прилавок деньги, сколько значилось на ценнике книги. Получалось, что по крайней мере на эту сумму запасы магазина Кобаяси уменьшились.

Попивая пиво, я сел за кухонный стол и стал читать книгу. Впервые я почел «Под колесами» в тот год, когда поступил в среднюю школу. И вот спустя восемь лет я среди ночи сижу на кухне в доме у девушки, да еще в тесной пижаме, которую при жизни носил покойный отец подруги, и читаю книгу с тем же названием.

Я подумал, что как-то это странно. Ведь не окажись я в такой ситуации, я не стал бы перечитывать роман «Под колесами».

Не все в «Под колесами» было правдоподобно, но роман это был неплохой. На кухне, погруженной в ночную тишину, я с большим удовольствием медленно читал этот роман, строчку за строчкой. На полке стояла покрывшаяся пылью бутылка брэнди, и я плеснул немного в кофейную чашку и выпил. Брэнди согрело мое тело, но сна не принесло.

В начале четвертого часа я потихоньку сходил посмотреть, как там Мидори, но она, похоже, сильно вымоталась и спала без задних ног. Уличный фонарь торгового ряда, стоявший за окном, белым светом освещал комнату, точно луна, и она спала, повернувшись к его свету спиной.

Тело ее не шевелилось, точно заледенело. Я приблизил к ней ухо, но ничего, кроме ее дыхания, слышно не было. Мне подумалось, что спит она, совсем как ее отец.

Походная сумка так и лежала рядом с кроватью, а белый плащ висел на спинке стула. Письменный стол был аккуратно прибран, на стене перед ним висел календарь с изображением Снупи.

Я слегка раздвинул шторы на окне и выглянул на безлюдную улицу внизу. На всех лавках были опущены железные шторы, и только выстроившиеся перед питейным заведением торговые автоматы, съежившись, ждали утра. Временами гул колес грузовиков дальнобойщиков тяжело сотрясал воздух вокруг. Я вернулся на кухню, выпил еще чашку брэнди и продолжил читать «Под колесами».

Когда я дочитывал книгу, небо уже посветлело. Я вскипятил воду, выпил растворимого кофе и написал шариковой ручкой письмо на бумаге, лежавшей на столе. Написал, что выпил немного брэнди, купил «Под колесами» и еду домой, так как уже рассвело, всего хорошего. Немного поколебавшись, дописал: «Ты такая милая, когда спишь». Затем вымыл чашку, выключил свет на кухне, спустился по лестнице, потихоньку поднял железную штору и вышел.

Я беспокоился, не подумают ли чего соседи, если увидят, но в шестом часу утра на улице никого не было. Лишь ворона сидела на крыше и оценивающе оглядывала окрестности. Я взглянул на задернутое розовыми шторами окно комнаты Мидори, затем пошел на станцию метро, доехал до конечной станции и до общежития опять шел пешком.

Общественная столовая, где кормили завтраками, была открыта, и я съел там теплый вареный рис с соевым бульоном, соленой капустой и яичницей. Затем пошел к общежитию с обратной стороны и тихо постучал в окно комнаты на первом этаже, где жил Нагасава. Нагасава тут же открыл окно, и я вошел.

Кофе будешь? — сказал Нагасава, но я отказался. Я попрощался с ним и пошел к себе в комнату, почистил зубы, снял брюки, перевернул одеяло и, укрывшись им, закрыл глаза. Наконец наступил сон без всяких сновидений, подобный тяжести свинца.

Я каждую неделю писал письма Наоко, и от нее тоже пришло несколько писем. Письма были не такие длинные. В письме она писала, что с наступлением ноября по вечерам стало все больше холодать.

"Твой отъезд обратно в Токио и приход глубокой осени были почти одновременными, и я долго не могла разобрать, из-за того ли у меня такое чувство, что где-то в моем теле открылась зияющая пустота, что ты уехал, или из-за времени года.

Часто разговариваем о тебе с Рэйко. Она просила даже передать тебе в этом письме привет. Рэйко так же хорошо относится ко мне, как и всегда. Сомневаюсь, смогла бы я вынести жизнь здесь, если бы ее не было.

Когда мне одиноко, я плачу. Рэйко говорит, что это хорошо, что я могу плакать. Но одиночество — это действительно тяжело. Когда мне одиноко, разные люди заговаривают со мной из ночной темноты. Как деревья шуршат от ветра в ночи, так разные люди заговаривают со мной. В такие минуты я помногу разговариваю с Кидзуки или сестрой, которые давно уже стали призраками. Им тоже одиноко, и они ищут, с кем поговорить.

Я часто перечитываю твои письма в такие одинокие мучительные ночи. Большая часть того, что приходит снаружи, приводит мой рассудок в смятение, и лишь мир вокруг тебя, который ты описываешь в свих письмах, как нельзя лучше меня успокаивает. Так странно, не знаю, почему так.

Поэтому я их читаю по несколько раз, и Рэйко тоже по несколько раз их перечитывает. И мы говорим с ней вдвоем о том, о чем в них написано. Мне очень понравилась история об отце Мидори. Мы с нетерпением ждем твоих писем, которые приходят раз в неделю, как одного из наших немногих развлечений — письма здесь развлечение.

Я тоже стараюсь выбирать время и писать, но стоит взяться за бумагу, и руки опускаются. Это письмо я тоже пишу, собрав все свои силы. Рэйко отругала меня за то, что я не посылаю ответа.

Но ты не пойми меня неверно. Я очень много чего хочу тебе сказать, много чего сообщить. Но на бумагу эти вещи выходить не хотят. Из-за этого писать письма для меня необыкновенно мучительно.

Девушка по имени Мидори, похоже, очень забавный человек. Прочитав это письмо, я сказала, что ты ей, похоже, нравишься, а Рэйко сказала : «Естественно, мне тоже Ватанабэ нравится».

Последнее время мы каждый день собираем белые грибы и каштаны и едим их. Все время едим кашу с каштанами или с грибами, но очень вкусно и не надоедает. Но Рэйко, как и раньше, ест совсем мало и только курит без конца. Птички живы и здоровы, кролики тоже. Пока."

Через три дня после того, как мне исполнилось двадцать лет, пришла посылка от Наоко. Внутри были свитер винного цвета и письмо. «Поздравляю с днем рожденья», писала Наоко.

"Желаю тебе счастливого двадцатилетия. Мои двадцать лет, похоже, закончатся мерзко, но если ты будешь счастлив и за себя, и за меня, то радостнее для меня ничего, наверное, и быть не может. Я искренне так считаю.

Этот свитер мы с Рэйко связали вдвоем по половине. Если бы я вязала одна, то управилась бы, наверное, где-то к дню святого Валентина. Та половина, что получилась получше, это ее, а та, что не получилась, моя.

У Рэйко все так хорошо получается, что, глядя на нее, мне за себя становится стыдно. Мне ведь совершенно нечем похвастать перед другими. Пока, не болей."

Была там и коротенькая записка от Рэйко.

«Как жизнь? Для тебя Наоко, может быть, и создание, подобное высшему счастью, а для меня она не более чем никудышная неумеха. Ну ничего, свитер к сроку с грехом пополам довязали. Как он тебе, нравится? цвет и рисунок мы выбирали вдвоем. С днем рожденья тебя.»

Глава 10Нельзя сочувствовать самому себе

1969-й год вспоминается мне как какое-то непроходимое болото. Глубокое и топкое болото, где при каждом шаге кажется, что сапог вот-вот соскользнет и останется в трясине. Со страшным трудом шагал я по этому болоту. Ничего не было видно ни спереди, ни сзади. Всюду тянулось лишь это мрачное болото.