Читать книгу "Таинственная страсть. Роман о шестидесятниках - Василий Аксенов"

Анка: Особенно здесь! Робка глаз не сводит с этой Колокольцевой. И твой тоже вокруг нее крутится. Наверно, оба уже с ней перетрахались.

Мирка: А мне казалось, что Вакса на Ралиску все время зырит. Уж я-то знаю его романтические взгляды. Подражает своим героям, в частности «местному хулигану» Абрамашвили.

Анка: Мимо цели. Ралиска каждую ночь встречается с Юстасом. Вот уж не думала, что наш викинг будет изменять своей Дануте! Оказывается, он такой же, как они все.

Мирка: Это неожиданно. Вот уж не думала. Мне казалось… ммм… ну, ладно.

Анка (понизив голос): Нам надо, Мирка, отвечать им тем же. Мы с тобой еще молодые бабы. Мне мой врач говорил, ревность — это лучший афродизиак. Почувствовав измену, мужик сразу в кровать полезет.

Мирка: Да где уж мне? И с кем?

Анка: Тебе? С кем? Да их тут тучи! Посмотри хотя бы, какие взгляды на тебя бросает Мелонов!

Мирка: А твой-то здесь? Ну, тот, о котором ты говорила?

Анка: Он завтра прилетает.

Ведя этот разговор, две дамы в цветастых платьях раскладывали на столе вилочки, ножички, нарезанные мелкими треугольничками столовские салфеточки. Закончив этот труд, налили в граненые стаканы по сто двадцать пять граммов водки. Ну, давай, махнем, подруга!

Вечер открылся той же пьесой в исполнении трио Осляби, что и на кургане Тепсень — Чарли Паркер «Колыбельная Птичьей страны». Под фонарем появился ведущий — тот самый Роб Эр: майка, джинсы, мокрые волосы зачесаны назад, губы — вперед. Заглядывая в пустую ладонь, он начал читать:

Сегодня по поселку Тихонечко я брел, И вдруг ко мне на холку Слетел живой орел, И в этой птице колкой Героя я обрел. Увы, был не из лучших мой маленький герой. Он не из райской кущи, Штаны на нем с дырой. Хотел он без зазрений Явиться завтра в час, Однако День Рождений Привлек его сейчас. Теперь дарю Ваксону, Подгурскому дарю Бродячую вакцину Товарища Хрю-хрю. Ослябя непреклонный, Дуди в свою дуду, Пой праздник внесалонный В плюгавеньком саду.

Он быстро зашел за угол «бунгало» и тут же вышел оттуда, влача за руку странное существо, скорее уж нищую гориллу, чем человеческого мальчика. Тот был накрыт отвратной плащ-палаткой и ковылял на извращенных внутрь ногах. Гукал не по-нашему.

«Алле!» — вскричал Роберт и сорвал с существа его покров. И тут же из горбуна распрямился великолепный сияющий Эль-Муслим. Народ — вааще — отпал. Обняв друг друга за плечи, Эль-Муслим и Роберт под аккомпанемент Канателина запели новую песню на слова Эра.

Луна над городом взошла опять. Уже троллейбусы уходят спать. И словно ветры счастья, в окно мое стучатся лишь воспоминания. Воспоминания о давнем дне, когда однажды ты пришла ко мне, в плаще таком веселом, цветном и невесомом ты пришла ко мне. Плывут в дома воспоминания, Слова любви, слова признания… (И так далее, до конца.)

В толпе аплодирующих стояла в маленьком платьице на бретельках Ралисса Кочевая. Плывущее воспоминание коснулось и ее. Хм, подумала она, кажется, когда я первый раз пришла в квартиру Барлахского, ребята так и говорили — у нее плащ невесомый.

В круг под фонарем быстрым шатким шагом вышел Ян Тушинский. Он покусывал губы и заострялся: аплодисменты в чей-либо чужой адрес не то чтобы бесили, а как-то дьявольски его дезориентировали. Он вынул блокнот из кармана брюк.

«Вот новый стих, дарю его всем деньрожденцам, а также, косвенно, и супруге моей Татьяне Этьеновне». Что поделаешь, часто путал «Аполлинариевну» с «Этьеновной».

Я как поезд, что мечется столько уж лет между городом Да и городом Нет. Мои нервы натянуты, как провода Между городом Нет и городом Да. Все мертво, все запугано в городе Нет. Он похож на обитый тоской кабинет. В нем насупился замкнуто каждый предмет. В нем глядит подозрительно каждый портрет. ………………………………………………… А когда совершенно погасится свет, начинают в нем призраки мрачный балет. Черта с два — хоть подохни! — получишь билет, чтоб уехать из черного города Нет… Ну, а в городе Да жизнь — как песня дрозда. Это город без стен, он — подобье гнезда. С неба просится в руки любая звезда. Просят губы любые твоих без стыда, бормоча еле слышно: «А, все ерунда!» ………………………………………………… Только скучно, по правде сказать, иногда, что дается нам столько почти без труда в разноцветно светящемся городе Да… Пусть уж лучше мечусь до конца моих лет между городом Да и городом Нет! Пусть уж нервы натянуты, как провода между городом Нет и городом Да!

Тут Пролетающий сбросил им сверху мгновенную радугу, и все озарились. Все-таки, этот Янк! Этот талант! Поменьше бы «ангажэ», побольше бы свинга! Странно, что этот Янк мной еще не охвачен, подумала Ралисса. Девичий голос из зарослей туи крикнул в тоске: «Он гений!» — и это была Заря.

Потом под фонарем оказалась Нэлла. Стояла как дева удачи в лиловой тунике. Руки простерла Ваксону, потом Гладиолусу, потом Ослябе, потом всем. Взялась читать приношенье:

…Сегодня, став взрослее и трезвей, хочу обедать посреди друзей. Лишь их привет мне сладок и угоден. Мне снился сон: я мучаюсь и мчусь, лицейскою возвышенностью чувств пылает мозг в честь праздника простого. Друзья мои, что так добры ко мне, должны собраться в маленьком кафе на площади Восстанья в полшестого. Я прихожу и вижу: собрались. Благословляю красоту их лиц, плач нежности стоит в моей гортани. Как встарь моя кружится голова. Как встарь звучат прекрасные слова и пенье очарованной гитары. ………………………………………………… …Я поняла: я быть одна боюсь. Друзья мои, прекрасен наш союз! О, смилуйтесь, хоть вы не обещали. Совсем одна, словно Мальмгрен во льду, Заточена, словно мигрень во лбу. Друзья мои, я требую пощады! И все ж, пока слагать стихи могу, я вот вам как солгу иль не солгу: они пришли, не ожидая зова, сказали мне: — Спешат твои часы, — И были наши помыслы чисты на площади Восстанья в полшестого.

Когда она кончила читать и застыла с отведенной в сторону гор рукой, все трое виновников торжества встали перед ней на одно колено. К ним почему-то присоединился и повторил их жест каскадер Марик. Когда эти трое заметили четвертого, они встали, а Марик еще некоторое время оставался коленопреклоненным, пока не прилег на бок. Тут прошелестела мимо сценической площадки и села в траву девушка по имени Мисс Карадаг. Аххо скромно отошла, села на траву рядом с Колокольцевой и поцеловала девушку в губы. «От тебя пахнет Юстасом», — прошептала она ей прямо в ухо. С другого боку к юной красавице подсела сама красавица Татьяна Фалькон-Тушинская. «Твое величество, как сладко от тебя пахнет Карадагом!» Милка ничего не отвечала, погруженная в печаль. Ах, как счастлива она была здесь все лето, пока не съехались все эти поэты! И художники, добавит тут всякий внимательный читатель. Да, конечно, никто не отрекается от литовского чудака и красавца. А те, кто прослеживают любовную ситуацию на этом курорте, оценят по заслугам его джентльменский такт, позволивший отогнать от Мисс Карадаг все связанные с ним подозрения. Ну, вот, извольте, он сидит в значительном отдалении от Колокольцевой, за столом рядом с Миркой Ваксон и Анкой Эр, распивает с ними и с обаятельным сценаристом Мелоновым бутылку коньяку «Греми», принесенную последним в объемистом кармане чесучовых брюк, и рисует в своем альбоме портреты участников и участниц августовских торжеств, которые всем своим пылом, вдохновением и любовным трепетом полностью отвергают возможность каких-нибудь мрачных событий. Ну вот, например, скетч: Антоша Андреотис, губастый почти как Эр, тощий, в клоунских штанах с Портобелло, камлает, витийствует своими словесами перед двумя женщинами, похожими на мать и дочь; и обе любимы: